Исторический обзор, естессно, стырен на просторах. Но лучше я не напишу, и посему молчаливо присоединюсь к манифесту.
В какую бы глубокую древность ни уходила своими корнями история нашей цивилизации, в этой истории не было ни одного светлого промежутка(зачеркнуто) периода, когда сексуальная жизнь человеческой женщины не была бы полна драматизма.
Никогда человеческая женщина не занималась сексом ради собственно секса.
Так уж сложилось, что в нашей культуре секс всегда был так перегружен смыслами, что был под ними практически погребен. Я имею в виду, разумеется, европейскую культуру. Это просвещенные китайцы могли беспокоиться о гармонии стихий и гонять туда-сюда энергию Ци, в том числе и в койке. Европеец такими глупостями не занимался, он сразу же, едва взявши в руку палку-копалку, сообразил, что секс есть репрессивный инструмент, т.е. палка-копалка номер два для контроля над реальностью. И в дальнейшем уже придерживался этой версии. Даже в античном мире, где все телесное было все-таки мало-мальски богоугодно, женская сексуальность была в лучшем случае священнодействием во имя Великой Богини (и то лишь по большим праздникам), т.е. опять-таки носила, извините за мат, общественный характер и имела к собственно пациентке довольно опосредованное отношение. Порядочная матрона на супружеском ложе и порядочная гетера в вертепе - обе совершали служение и ритуал, т.е. были, в сущности, обе на работе.
Простодушное Средневековье и еще более простодушный Ренессанс предлагал другую трактовку: женская сексуальность стала манифестом бунта против замогильного общественного регламента. Когда какая-нибудь краснощекая Катарина задорно совокуплялась за амбаром с соседом Петруччо - она это делала не ради оргазмов. Это был ее способ всех оставить в дураках, начиная с простака-мужа и кончая Господом на небеси, утвердить тем самым свою витальность и повысить самооценку. Ей важен был ее внутренний статус ловкой и озорной бабенки, и секс был просто единственным доступным ей инструментом, а оргазм - необязательным, в сущности, бонусом. У господ происходило ровно то же самое: либо супружеский секс как повинность, либо внебрачный как взлом матрицы - либо манифестация конформности, либо наоборот, но в обоих случаях это было не про секс, а про гражданскую позицию.
Прямой обмен сексуальных услуг на материальные блага или преференции мы здесь не рассматриваем, потому что это не про секс по определению. Мы рассматриваем только бескорыстные э-э.. мистерии страсти. И всякий раз оказывается, что в этих мистериях страсть как таковая настолько побочный эффект, что им можно пренебречь.
В насквозь сексуализированном барокко и тем более рококо секс становится предметом престижного потребления. Когда графиня де Санфасон отдается в беседке маркизу де Шардонне, смысл этого действия не в ощущениях под кринолином, а в том, что она не какая-нибудь святоша, а просвещенная мадам, понимающая толк в изящном. Т.е. светская женщина занимается сексом добровольно и бескорыстно, но не ради секса, а ради того, что он символизирует. У женщины из народа соображения еще более безрадостные - либо ее соблазнил негодяй, либо она торгует собой ради куска хлеба, либо она венчаная жена и ей некуда деваться. Т.е. смысл этого события лежит не в сфере эротики, а в совершенно других сферах, преимущественно в сфере голого выживания.
Промышленный 19-й век предлагает нам две основные модели женской сексуальной активности (проституцию мы оставляем за скобками наравне с супружеской жизнью, поскольку и то и другое небескорыстно и недобровольно). Первый сюжет - нежная и удивительная влюбилась и бросилась в объятия как в омут головой (конец плохой). Второй сюжет - богатая бездельница влюбилась и бросилась туда же, конец аналогичный. Разница в том, что первая делает это от нежности и удивительности, а вторая - от безделья. Но опять-таки ни та, ни другая не имела в виду секса как такового. Одна бросает, так сказать, всю себя к ногам любимого, совершая акт самоотречения. Вторая жаждет событий, разнообразия жизни и подтверждения своей значимости. Насчет значимости, кстати, первая тоже не без греха: раньше она была пустое место, а теперь она женщина трагической судьбы.
В эпоху атома, в общем, тоже мало что изменилось. Еще два поколения назад основным стимулом, побуждавшим женщину соглашаться на близость, была надежда на замужество. В постели ее занимал главным образом вопрос, женится этот придурок или нет. А если придурок уже женился, то не уйдет ли он к другой. Т.е. ее заботили проблемы экзистенциального масштаба, а то, что происходило, так сказать, здесь и сейчас, по сравнению с ними было несущественно. Что в очередной раз демонстрирует примат духовного, свойственный нашей культуре, и полное пренебрежение к земному.
