Непридуманные рассказы

[Айрим]

сегодня в церковной лавке встретилось... читала и плакала...



//...Протоиерей Валентин Бирюков из г. Бердска Новосибирской области еще ребенком пережил раскулачивание, когда его семью бросили на погибель в глухую тайгу, потом прошел блокаду Ленинграда — и все это время он ни на миг не утратил чистой детской веры… Его воспоминания о жизни и встречах с необычными людьми настолько удивительны — и все-таки они непридуманные… У отца Валентина особый дар — угадывать в других людях простоту веры, свойственную ему самому, самые запутанные вещи объяснять бесхитростным чистым сердцем. Не будучи богословом, он находит нужные слова и для протестанта, и для заплутавшего грешника, и для высокоумного атеиста. И слова эти часто трогают душу, потому что сказаны из глубины удивительно верящего и любящего сердца...//

читать - http://www.orthedu.ru/eparh/1077-10.html

отрывок из главы о жизни ОТЦА ПИМЕНА

//...Через два года после нашей встречи отец Пимен отошел ко Господу. А его уроки до сих пор у меня в памяти. Прощаясь, я поклонился и сказал ему:
— Спасибо вам большое!
А он — грозно так на меня глаза вскинул:
— Проси прощения!
— А за что? — удивился я.
— Неправильное ты слово сказал.
— А как надо?
— Спаси Бог! — громко произнес о. Пимен. — Только так. Иначе говорить — это грех. Что такое «спаси»? Это же Сам Спаситель. Кого мы просим о спасении? Бога, а не какое-то «бо». Так и надо говорить: Спаси Бог, Спаси Христос! Спаси Господь! Скажи всем...
И я тоже с тех пор все о том наговариваю. «Спасибо» -это говорить даже стыдно. Ведь Спаситель и Бог пришел всех нас спасти. А мы даже ленимся или не хотим полностью, правильно выговорить слово — Бог. Мы не думаем, какое это повреждение нашей жизни. Подумаешь, мол, буква! А, к слову, скажет преподаватель:
— Ребята, напишите «стол».
Они напишут, а последнюю букву не допишут. Получится не «стол», а — «сто»! Ох! Куда попали. Таких примеров много. Попробуй торговый работник в отчете — одну цифру пропусти. Что будет? О-хо-хо! Сердце заколотится! Давление повысится. А потом ревизия проверит — все товары целы. А что случилось? Да цифру пропустили! Вот как одна цифра действует в жизни. А тут — закон Божий написан. Закон! Божий. А мы его полностью пропускаем И не одну букву, а все буквы. Так куда же мы попадаем?
Попав на тот свет, Клавдия Устюжанина спрашивала:
— Господи, как я буду жить, если мое тело все изрезано? А нам понять надо, что у всех нас душа изрезана! То - тело. А то — душа. Мы все пораженные. Душа у нас у всех больная. Так сделаем ревизию в нашей душе! Видите -сколько недостатков у нас в жизни-то! В семье. В обществе. В Кремле. Если мы в земной школе в тексте требуем даже запятую точно поставить. А тут — школа Небесная. А тут — закон Божий у нас не исполняется. А если бы нас воспитывали жить по закону Божиему, всех, — то у нас бы не было ни крючка, ни замка, ни сторожа, ни тюрьмы, ни убийства, ни воровства, ни насилия, никакого хульного слова. И никакого оружия смертоносного нам не нужно. Смотрите, нам добра сколько делать — не переделать! А мы — не можем добро сделать. Потому что мы калеки — и телесно, и духовно. А поэтому нам надо Господа Бога просить всюду и всегда о вразумлении и о молитве. А чтобы нехорошие мысли не лезли, как говорил отец Пимен, «надо душу свою закрывать духовно Божьим законом. Не болтовней заниматься, а с Богом разговаривать». Благодать Его любить и ценить.//

[Miriam]

Айрим приветик!
Обязательно прочитаю эту книгу. Спаси Господи!

Прочитала процитированный отрывок и вспомнила, как не могла месяц после отпуска говорить "спасибо" и "пожалуйста" - вырывалось все время - "Спаси Господи" и "Во славу Божию". Вместо "здравствуйте" - "Благословите", вместо ответного здравствования - "Бог благословит".

[ines-ik]

И свет во тьме светит и тьма не объяла его...
Счастье, что такие люди жили и живут... И горести, и лишения выпали на долю, а свет души не угасал...

Я каждый раз потрясена бываю...

[Айрим]

Miriam
здравствуй
понимаю...
Во славу Божию!
Ines-ik
дорога жизни...

[Naomi]

Айрим
Мариш, хорошо!

[Anar]

Айрим
как вовремя
читаю и в душе тепло и широко-широко раскрывается

[Айрим]

Naomi
Anar

спаси, Господи!

[Stella]

Вот в английском такой проблемы, к примеру, нет. И что теперь с этим делать Вы предлагаете? И у нас в Украине не надо ломать голову, как не урезать буквы - дякую. Получается, что это проблема русского населения.

[Lev]

Прочитал, не отрываясь. Благодарю, Айрим

[Айрим]

Lev
во славу Божию

[Pine]

Айрим
Тоже плакала,после таких книг мне становиться так стыдно за свои желания.

[Айрим]

Pine

Klever
спаси, Господи

в сети нашла только отдельные рассказы Л. С. Запариной

Непонятая молитва

Мой отец с большим предубеждением относился к отцу Иоанну Кронштадтскому. Его чудеса и необыкновенную популярность объяснял гипнозом, темнотой окружающих его людей, кликушеством и т.п. Жили мы в Москве, отец занимался адвокатурой. Мне в то время минуло четыре года, я был единственным сыном, и в честь отца назван Сергеем. Любили меня родители безумно. По делам своих клиентов отец часто ездил в Петербург. Так и теперь он поехал туда на два дня и по обыкновению остановился у своего брата Константина. Брата и невестку он застал в волнении: заболела их младшая дочь Леночка. Болела она тяжело, и, хотя ей стало лучше, они пригласили отца Иоанна отслужить молебен и с часу на час ожидали его приезда. Отец посмеялся над ними и уехал в суд, где разбиралось дело его клиента. Вернувшись в четыре часа обратно, он увидел у братниного дома парные сани и огромную толпу людей. Поняв, что приехал отец Иоанн, он с трудом пробился к входной двери и, войдя в дом, прошел в зал, где батюшка уже служил молебен. Отец стал в сторону и с любопытством начал наблюдать за знаменитым священником. Его очень удивило, что отец Иоанн, бегло прочитав положенное перед ним поминание с именем болящей Елены, стал на колени и с большой горячностью начал молиться о каком-то неизвестном тяжко болящем младенце Сергии. Молился он о нем долго, потом благословил всех и уехал. Он просто ненормальный? - возмущался мой отец после отъезда батюшки. - Его пригласили молиться о Елене, а он весь молебен вымаливал какого-то неизвестного Сергея. Но Леночка уже почти здорова, - робко возражала невестка, желая защитить уважаемого всей семьей священника. Ночью отец уехал в Москву. Войдя на другой день в свою квартиру, он был поражен царившим в ней беспорядком, а, увидев измученное лицо моей матери, испугался: Что у вас здесь случилось? - Дорогой мой, твой поезд не успел, верно, отойти еще от Москвы, как заболел Сережа. Начался жар, конвульсии, рвота. Я пригласила Петра Петровича, но он не мог понять, что происходит с Сережей, и попросил созвать консилиум. Первым долгом я хотела телеграфировать тебе, но не могла найти адреса Кости. Три врача не отходили от него всю ночь и, наконец, признали его положение безнадежным. Что я пережила! Ник-то не спал, так как ему становилось все хуже, я была как в столбняке. И вдруг вчера, после четырех часов дня, он начал дышать ровнее, жар понизился, и он уснул. Потом стало еще лучше. Врачи ничего не могут понять, а я - тем более. Сейчас у Сережи только слабость, но он уже кушает и сейчас в кроватке играет со своим мишкой. Слушая, отец все ниже и ниже опускал голову. Вот за какого тяжко болящего младенца Сергия так горячо молился вчера отец Иоанн Кронштадтский.

Сон

Есть сны пустые, а есть особенные, вещие. Вот какой сон я видела в молодости. Мне приснилось, что я стою в полной тьме и слышу обращенный ко мне голос: «Родная мать хочет убить своего ребенка». Слова и голос наполнили меня ужасом. Я проснулась, полная страха. Солнце ярко освещало комнату, за окном чирикали воробьи. Я посмотрела на часы - было восемь. Свекровь, с которой мы спали в одной комнате, проснулась тоже. Какой страшный сон мне сейчас приснился, - сказала я ей и начала рассказывать. Свекровь взволнованно села на кровати и пытливо посмотрела на меня: Тебе сейчас приснилось? - Да, - ответила я. Она заплакала. Что с вами, мама? - изумилась я. Она вытерла глаза и грустно сказала: - Зная твои убеждения, мы хотели скрыть, что сегодня в девять часов Ксана (моя золовка, Ксения) должна идти в больницу на аборт, но теперь я не могу скрывать. Я ужаснулась: - Мама, почему вы не остановили Ксану? - Что делать?! У них с Аркадием уже трое детей. Он один не может прокормить такую семью. Ксана тоже должна работать, а если будет малыш, ей придется сидеть дома. Когда Господь посылает ребенка, Он дает родителям силы вырастить его. Ничего не бывает без воли Божией. Я пойду и попытаюсь отговорить ее. Свекровь покачала головой: - Ты не успеешь: она вот-вот уйдет в больницу. Но я уже ничего не слушала. Не одеваясь, а как была, в ночной сорочке, я набросила на себя пальто, сунула босые ноги в туфли и, на ходу надевая берет, выбежала на улицу. Ехать было далеко. Я пересаживалась с трамвая на автобус, с автобуса на другой трамвай, стараясь сократить путь, а стрелки часов меж тем перешли за девять...Царица Небесная, помоги! - молилась я. С Ксаной мы столкнулись в вестибюле ее дома. Лицо у нее было осунувшееся, мрачное, в руках она держала маленький чемодан. Я обхватила ее за плечи: Дорогая, я все знаю! Мне сейчас приснился о тебе страшный сон: чей-то голос сказал: родная мать хочет убить свое дитя. Не ходи в больницу! Ксана стояла молча, потом схватила меня за руку и потянула к лифту: Я никуда не пойду, - плача сказала она. - Никуда! Пусть живет! Ксения родила мальчика. Он вырос самым лучшим из всех ее детей и самым любимым.

Старичок

Этот рассказ я слыхала от покойной Олимпиады Ивановны. Передавая его, она волновалась, а сын, о котором шла речь, сидел рядом с ней и утвердительно кивал головой, когда в некоторых местах рассказа она обращалась за подтверждением к нему. Ване тогда было семь лет. Шустрый он был, понятливый и большой шалун. Жили мы в Москве на Земляном валу, а Ванин крестный - наискосок от нас в пятиэтажном доме. Как-то перед вечером я послала Ванюшу к крестному, пригласить его на чай. Перебежал Ваня дорогу, поднялся на третий этаж, а так как до звонка у двери достать не мог, то стал на лестничные перила, и только хотел протянуть к звонку руку, как ноги соскользнули, и он упал в пролет лестницы. Старый швейцар, сидевший внизу, видел, как Ваня мешком упал на цементный пол. Старик хорошо знал нашу семью и, увидев такое несчастье, поспешил к нам с криком: - Ваш сынок убился! - Мы все, кто был дома, бросились на помощь Ване. Но когда прибежали к дому, то увидели, что он сам медленно идет нам навстречу. Ванечка, голубчик, ты живой?! - схватила я его на руки. - Где у тебя болит? Нигде не болит. Просто я побежал к крестному и хотел позвонить, но упал вниз. Лежу на полу и не могу встать. Тут ко мне подошел старичок, тот, что у вас в спальне на картине нарисован. Он меня поднял, поставил на ноги, да так крепко, и сказал: «Ну, ходи хорошо, не падай!» Я и пошел. Вот только никак не могу вспомнить, - зачем вы меня к крестному посылали? После этого Ваня сутки спал и встал совершенно здоровым. В спальне у меня висел большой образ преподобного Серафима...

[Айрим]

Василий Никифоров - Волгин (1900 - 1941)

//Прозаик, журналист, драматург Василий Акимович (Иоакимович) Никифоров родился 24 декабря 1900 / 6 января 1901 г. в деревне Маркуши Калязинского уезда Тверской губернии. Вскоре после его рождения семья переехала в Нарву. Закончил церковно-приходскую школу при Свято-Владимирском братстве. Был псаломщиком в Спасо-Преображенском соборе (до 1932 г.).
С 1923 г. сотрудничал в нарвских газетах. В 1926 - 1927 гг. вместе с С. Рацевичем редактировал "Новый нарвский листок", пользовался псевдонимом "Волгин". Изредка публиковался в финляндских, таллиннских, рижских газетах и журналах. Первая премия за рассказ "Земной поклон" на конкурсе молодых авторов, проведенном таллиннским Литературным кружком (1927). С 1927 г. активно участвовал в деятельности нарвского общества "Святогор", руководил его литературным кружком. Вместе с Л. Аксом редактировал журнал "Полевые цветы" (1930). Премия за рассказ "Архиерей" на литературном конкурсе журнала "Иллюстрированная Россия" (1935). С 1935 г. регулярно печатался в газете "Сегодня". С середины 1930-х годов в Таллинне, домашний учитель и воспитатель внука генерала Ю. Штуббендорфа. Сборники рассказов "Земля именинница" (1937), "Дорожный посох" (1938).
В мае 1941 г. арестован органами НКВД, в августе 1941 г. в Кирове приговорен к расстрелу за книги антисоветского содержания, расстрелян 14 декабря 1941 г.//

//Повесть «Дорожный посох» написана в форме дневника сельского священника, которому довелось пережить войну, революцию, арест, издевательства безбожников, приговор к расстрелу (Никифоров-Волгин как бы пророчески описал свою собственную судьбу и кончину). Вся книга словно тихий плач о родной земле, до боли любимой героем. «Все устали. Все горем захлебнулись. Все чают Христова утешения», — сокрушается рассказчик. Чудом избегнувший смерти, батюшка несет страдающим людям евангельский свет//

//В безмятежно-радостные, светлые тона окрашены рассказы цикла «Земля-именинница», где мир увиден глазами ребенка, приобщающегося к Православию. Христианская вера, Церковь являются для Никифорова-Волгина единственной надежной опорой, соединяющей все бытие в целостный и гармоничный мир. Подобно И. С. Шмелеву — автору «Лета Господня» — Никифоров-Волгин сочетает в своих рассказах яркую, образную простонародную речь с элементами церковнославянского языка//

[Айрим]

* * *
Навечерие Богоявления Господня. Идет снег, засыпая тихим упокоением наше селение. Только что совершил чин великого освящения воды. При взгляде на воду всегда думаешь о чистоте. Помог бы Господь струями иорданскими омыть потемневшее лицо земли! Много стало скверны в жизни. Замутились от скверны реки Божий...

Завтра начну свою проповедь словами: <Мир - как бы книга из двух листов. Один лист - небо, а другой - земля. И все вещи в мире суть буквы>. Осквернили мы великую книгу Божию...

По народным сказаниям сегодня ночью на речные и озерные воды сойдет с неба Дух Божий и осветит воду, и она всплеснется подо льдом. Наши старики пойдут с ведрами за полунощной водой, креститься будут на нее, а завтра после обедни зелено вино в ратоборство со святою водою вступит... Многа греха всякого будет...

Господи! Избави землю твою от глубокия нощи!..

* * *
...Голод. С превеликим трудом доставали горсточку муки для просфор. Литургийный хлеб стал теперь ржаным — почернело тело Христово...
Служил сегодня литургию. Церковь была переполнена голодными. Матери принесли на руках голодных детей и не могли держать их от слабости. Они укладывали их на пол, под иконы. Глядя на детей, все плакали. В церкви умер четырехлетний сынок кузнеца Матвея. Многие в церкви лежали пластом — так были слабы.
Я причащал голодных детей и еле сдерживал в руке чашу Христову... Страшно смотреть на голодного ребенка. На клиросе упал с голодухи псаломщик. Диакон с жадностью смотрел на служебные просфоры. Детям давали по кусочку просфоры. Они проглатывали его и тянули ручонки за другим: “Дай хлебушка, батюшка, дай ради Христа!”
Перед окончанием литургии я вышел говорить проповедь. Взглянул на эти опухшие от голода лица, на голодных детушек, положенных матерями под иконы небесных заступников, и на этого мертвенького младенца, лежащего на скамейке, — не выдержал я, заплакал, упал перед народом на колени и ничего сказать не мог! Мы только плакали и кричали что есть сил: Господи, спаси! Матерь Божия, заступи!

* * *
В пищу давали сто грамм хлеба и суп из снитков или селедки. По два раза в день приносили нам по кружке воды. Тюремный хлеб я не ел даром: меня заставляли чистить отхожие места, мыть полы, стирать белье конвойных, и в этом я хорошо преуспевал.
С обитателями нашей темницы, ворами и убийцами, я крепко подружился. Они полюбили меня за тишину к ним, за беседы с ними, за уступчивость. И приметил я: чем глубже носишь в себе образ Христа и вооружаешься смирением, тем скорее осветишь звериный мир человека. Если и не сразу, то впоследствии все же осветится человек. Надо только жить рядом с ним, чтобы Христос, живущий в тебе, постоянно освещал омраченного. Человека за руку приходится водить, как ребенка-несмышленыша!..
На Страстной неделе соузники мои изъявили желание исповедоваться передо мною и в одну из ночей я принял их сокрушенную, отчаянно русскую исповедь... В знак раскаяния они целовали мой нательный крест.
В ночь на Светлое Христово Воскресение я облачился в изорванные свои ризы и пропел им всю пасхальную заутреню, а потом христосовались мы...
Пять месяцев я просидел в здешнем узилище. В самый день рождения моего (мне исполнилось пятьдесят два года) меня отправили железнодорожным путем в губернскую тюрьму.

* * *
...Расстреливали по очереди.
Первым упал епископ Платон, за ним ксендз, третьим отец Михаил. Он успел крикнуть:
— В руце Твои, Господи, предаю дух мой!..
Я стою с игуменом Амвросием. Он вполголоса читает слова исходной песни:
“Непроходимая врата тайно запечатствованная, благословенная Богородице Дево, приими моления наша и принеси Твоему Сыну и Богу, да спасет Тобою души наши”.
Мне вспоминается сельская церковь. Вербное Воскресение. Иконостас украшен красными прутиками вербы. Я стою в очереди причастников. Мне всего девять лет. В белой рубашке я и в сапогах новых с желтыми ушками наружу... Медленно движется очередь причастников, и все они освещены весенним солнцем. Деревенские певцы поют: “Тело Христово приимите, источника бессмертнаго вкусите”...
Бронза свинцовой поступью подходит с наганом к игумену Амвросию.
— После этого причастника и я подойду к чаше... — туманится в моей голове. — Верую, Господи, и исповедую... — шепчут уста моя. Вся земля превращается в синее облако, и нет уж памяти ни о прошедшем, ни о настоящем... Тело мое как бы опадает, и вот... нет уж меня, облеченного в земляную плоть... Мне на мгновение представляется, что я стою около своего упавшего тела и смотрю на него, как на совлеченную одежду...
Меня выводит из этого состояния грохот бегущих солдатских ног и неистовый, смертью охваченный крик:
— Белые вошли в город!
Нас не успели расстрелять//

Дорожный посох

[Айрим]

Земля именинница

[Форумчанин]

У отца Валентина особый дар — угадывать в других людях простоту веры, свойственную ему самому, самые запутанные вещи объяснять бесхитростным чистым сердцем.

И слова эти часто трогают душу, потому что сказаны из глубины удивительно верящего и любящего сердца...//

http://blagoedelo2007.orthodoxy.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=13&Itemid=45

на одном дыхании прочитал, это по настоящему, очень понравилось, спасибо большое!!!

[jack]

Айрим

[r.bragin]

Айрим
:Love14: спаси Господи тебя

[Айрим]

Форумчанин
jack
R.Bragin

во славу Божию!

[Айрим]

еще из того прочитанного, что врачует душу, побуждает к обновлению, осветляет чувства и мысли...

//Проза современного священника, настоятеля церкви в подмосковном селе. Протоиерей Савва (р. 1955) родился в Югославии. Учился на биологическом факультете МГУ. В 1981 г. окончил Московскую духовную семинарию. Служит настоятелем Вознесенского храма в селе Рахманово Пушкинского района Московской области//

Протоиерей Савва Михалевич
документальная проза "Год на сельском приходе"

от автора:
//Как и всякому священнику, мне приходится встречаться с разными людьми. Умер ли кто-нибудь, родился ли, заболел, пропал без вести, прославился или постыдился в счастье и в горе, в тревоге и радости приходит православный человек к Богу и к Его служителю, который является посредником и ходатаем за людей перед Господом в силу данной ему через рукоположение архиерея власти «вязать и решить», а также врачевать души пасомых.

Ввиду такого исключительного положения каждый священник знает и слышит много полезного и поучительного. Мои рассказы есть попытка донести это поучительное, необычное и интересное до всякого любителя подобного чтения. Повествование ведется от первого лица, то есть от лица самих участников событий//

к сожалению, в сети отыскала только один рассказ

Невидимый щит

Немецкий пулемет стучал не умолкая. Пули чмокали, вонзаясь во влажную от недавнего дождя землю, или со зловещим привизгом уносились куда-то далеко, за наши спины. А мы лежали, уткнувшись в чахлую траву, и не смели поднять головы и даже отползти назад, потому что любое движение и даже чуть заметное колыхание стеблей вызывали рой смертоносных кусочков свинца, несших с собой смерть и боль. Впереди, метрах в пятидесяти, лежали два скрюченных трупа - наши товарищи Алешка Бегун и Ваня Максимов. С полчаса назад они пытались подползти к бетонному бункеру с отчаянным намерением подавить пулеметную точку, и оба погибли на наших глазах, а мы ничем не могли им помочь. Зловещая амбразура продолжала извергать огонь. Мой сосед справа Саша Голубкин вдруг дернулся всем телом, взрыхляя землю носками кирзачей, судорожно приподнялся на локтях и упал лицом в траву. Командир, лейтенант Никишов, лежавший слева и чуть сзади, выругался в бессильной ярости - опять потеря, и, видимо, не последняя. Хороший парень был этот Никишов. Мы уже целый год провоевали вместе и были довольны друг другом. Помню, в первый день нашей встречи, когда при свете самодельного ночника взвод укладывался спать в сырой землянке, он, внимательно посмотрев на меня, спросил: "Что ты там все шепчешь?" - "Стихи читаю", - нашелся я. "Ну так почитай вслух". "Пожалуйста", - я продекламировал главу из "Евгения Онегина". Никто и не догадался, что вначале мои губы шептали совсем другие, не пушкинские строки. Я молился, твердя про себя одну и ту же молитву - "Богородице Дево, радуйся". Перед отправкой на фронт мать, благословляя меня старинной дедовской иконой Божией Матери, дрожащим от волнения голосом произнесла: "Ты останешься живым и вернешься домой, если каждый день будешь тысячу раз читать молитву Богородице". Я знал ее наизусть с детства.
Вот уже четвертый год войны, а я неуклонно выполняю материнский завет, и живу и, хотя побывал в разных переделках, даже ни разу не ранен. Я шептал эти бессмертные слова, лежа ночью без сна, слушая зловещую канонаду.
Я шептал их во время бесконечных наших переходов в дождь и жару. Я твердил их в минуты краткого отдыха и готовясь ко сну, и Богородица хранила меня.
"Богородице Дево, радуйся..." - девятьсот девяносто, "Богородице Дево, радуйся... Благословенна ты в женах..." - девятьсот девяносто шесть, девятьсот девяносто девять, тысяча.
"Что ты сказал?" - шепчет Никишов. "Тысяча. Я ползу к бункеру", - так же шепотом отвечаю я. "Не сметь! Стой!" - рявкает лейтенант, но я уже двигаюсь, и его негодующий голос остается позади. Похоже, меня не заметили. Тут, конечно, помогли мой малый рост и худоба, но заросший травой участок кончился, и на меня обратили внимание: чмок, чмок - ложатся пули где-то рядом. Страха я не чувствую, потому что дневное молитвенное правило выполнено. Трах-тах-тах, трах-тах-тах - что-то пули забили совсем близко, и вдруг тишина: невероятно, но пулемет смолк. Приподнимаюсь на локтях и ящерицей проношусь последние самые опасные пятьдесят метров. Теперь я ясно вижу черную дыру амбразуры и понимаю, что под таким углом пулемет для меня безопасен хотя бы несколько следующих секунд. Их достаточно, чтобы бросить во врага две гранаты... Сильный взрыв, еще один... Из дыры валит дым, слышны гортанные крики, затем топот ног, торопливые выстрелы - это приближаются мои товарищи. Противник смят, и бункер взят. Встаю, и смотрю вверх, и хоть не вижу, но ясно ощущаю: невидимый щит снова укрыл и спас меня.