Читаю
Ежевичное вино Джоан Харрис
Отрывок понравился:
Он знал, что не пьян. Он допил бутылку много часов назад — и даже тогда был практически трезв. После всех дел он решил пропустить урок, но все же пошел, внезапно придя в ужас от мысли о возвращении в дом, где вещи Керри встретят его безмолвным упреком. «Убиваю время, — мысленно сказал он себе. — Убиваю время». Вину Джо вообще-то пора выветриться, и все-таки Джей до сих пор был странно навеселе. Будто нормальный порядок вещей приостановился на день, своего рода нечаянный выходной. Может, он слишком много думал о Джо. Воспоминания накатывали одно за другим, он давно потерял им счет, словно в бутылке было не вино, но время, что раскручивалось струйкой дыма, подобно джинну из прокисшего осадка, изменяя его, заставляя его… что? Сходить с ума? Или, наоборот, трезво мыслить? Он не мог сосредоточиться. Ретростанция, неизменно настроенная на те давние летние дни, бесцельно пульсировала в подсознании. Ему словно опять тринадцать, и голова набита мечтами и фантазиями. Сидит на уроке и вдыхает запахи лета, плывущие через окно, а переулок Пог-Хилл — рукой подать, за углом, и вязкое тиканье часов отмеряет время до конца уроков.
Но он же теперь учитель, вспомнил он. Учитель, который ждет не дождется конца занятий. А ученики страстно жаждут продлить их, впитать каждое бессмысленное слово. В конце концов, он, Джей Макинтош, — человек, который написал «Три лета с Пьяблочным Джо». Писатель, который никогда не писал. Учитель, которому нечему учить.
Подумав так, он расхохотался.
Должно быть, что-то в воздухе, решил он Дуновение веселящего газа, аромат дальних странствий. Бубнящая девица сбилась, замолкла — а может, уже дочитала — и уставилась на него с безмолвным упреком. Она так походила на Керри, что он не удержался и снова захохотал.
— Сегодня я купил дом, — внезапно сказал он.
Они молча смотрели на него. Юноша в байроновской рубашке старательно записал: «Сегодня… я купил… дом».
- Спойлер
- Джей вытащил брошюру из кармана и снова посмотрел на нее. Она измялась и запачкалась оттого, что он все время ее теребил, но при виде снимка сердце его екнуло.
— Ну, не совсем дом, — поправился он. — Шammo. — Он снова засмеялся. — Так его называл Джо. Его шатто в Бордо.
Он открыл брошюру и зачитал описание. Студенты покорно внимали. Байроновская Рубашка конспектировал.
— «Шато Фудуин, Ло и Гаронна. Ланскне-су-Танн. Это подлинное шато восемнадцатого века в сердце самого известного винодельческого региона Франции включает в себя виноградник, фруктовый сад, озеро и обширные неокультуренные земли, а также гараж, винокурню в рабочем состоянии, пять спален, приемную, гостиную и подлинные дубовые стропильные балки. Возможна перестройка». Конечно, мне пришлось заплатить немного больше, чем пять тысяч фунтов. С тысяча девятьсот семьдесят пятого цены выросли.
Секунду Джей гадал, многие ли из них уже хотя бы родились в семьдесят пятом. Они молча смотрели на него, пытаясь понять.
— Прошу прощения, доктор Макинтош, — встряла девица — она так и не села и сейчас глядела на него довольно агрессивно. — Вы не могли бы объяснить, как это связано с моим заданием?
Джей снова засмеялся. Внезапно все показалось ему забавным, нереальным. Можно выкинуть все, что угодно, сказать что угодно. Норма на время забыта. Он сказал себе, что именно таким и должно быть опьянение. Оказывается, все эти годы он напивался совершенно неправильно.
— Конечно. — Он улыбнулся ей. — Это, — он поднял брошюру, чтобы всем было видно, — это самый оригинальный и выразительный художественный текст, который я видел с начала семестра.
Тишина. Даже Байроновская Рубашка оторвался от конспекта и уставился на него, открыв рот. Джей широко улыбнулся классу, ища отклика. Все тщательно следили за собственными лицами.
— Что вы тут делаете? — внезапно поинтересовался он. — Чему вы надеялись научиться на этих уроках?
Он старался не засмеяться над их шокированными лицами, над их благовоспитанным потрясением. Он чувствовал себя моложе любого из них, провинившимся учеником перед полной комнатой косных, педантичных учителей.
— Вы молоды. У вас богатое воображение. За каким хреном вы пишете о чернокожих матерях-одиночках и наркоманах из Глазго и лепите куда попало слово «блиадь»?
— Но, сэр, вы дали задание.
Агрессивная девица не сдавалась. Она сверлила его взглядом, сжимая отвергнутое задание тонкими пальцами.
— К черту задание! — весело вскричал он. — Вы пишете не потому, что кто-то дает задания! Вы пишете потому, что не можете не писать, или потому, что надеетесь — вас кто-то услышит, или чтобы починить то, что внутри вас сломалось, или вернуть что-то к жизни…
Дабы подчеркнуть свои слова, он хлопнул по тяжелой разбухшей сумке на столе, и та брякнула друг о друга бутылками — безошибочно узнаваемый звон. Кое-кто из студентов переглянулся. Джей вновь повернулся к классу, уже почти в бреду.
— Где волшебство, я вас спрашиваю? — поинтересовался он. — Где ковры-самолеты, и гаитянское вуду, и одинокие стрелки, и обнаженные леди, привязанные к железнодорожным путям? Где индейские следопыты, и четверорукие богини, и пираты, и гигантские обезьяны? Где, черт побери, космические пришельцы?
Повисла долгая пауза. Студенты глазели. Девица вцепилась в свое задание так крепко, что страницы смялись в кулаке. Лицо ее побелело.
— Да вы пьяны, верно? — Ее голос дрожал от ярости и отвращения. — Вот почему вы так со мной поступаете. Вы наверняка пьяны.
Джей снова засмеялся.
— Перефразируя не помню кого — Черчилля, кажется, — я-то просплюсь, а ты наутро так и будешь уродиной.
— Блядь! — кинула она ему в лицо, на сей раз произнеся слово правильно, и прошествовала к двери. — Иди ты в задницу со своими уроками! Я все расскажу декану!
Ее уход почтили секундой молчания. Потом начались шепотки. Комнату затопило ими. Мгновение Джей сомневался, реальные ли это звуки или существуют лишь у него в голове. Сумка звенела и лязгала, крутилась и вертелась. Звук, воображаемый или нет, плыл над комнатой.
Затем Байроновская Рубашка встал и захлопал.
Несколько студентов опасливо посмотрели на него и присоединились. Потом еще несколько. Вскоре половина класса стояла и большинство хлопали. Они хлопали, когда Джей подхватил свою сумку, повернулся к двери, открыл ее, вышел и очень бережно закрыл за собой. Потом хлопки увяли, и недоуменно загудели голоса. В сумке звенели, стукались друг о друга бутылки. Подле меня, закончив свой труд, «Особые» выбалтывали свои секреты.
