ДЕНЬ НЕТРИВИАЛЬНЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ
Приключения начались в этот день уже с раннего утра.
На работу мы выехали на полчаса раньше обычного: нужно было перегнать учебные
ГАЗ-66 к складу артиллерийской техники, где хранились зенитные установки,
необходимые нам для занятий по подготовке к маршу и практическому
буксированию. По пути в гараж мы должны были проехать половину гарнизона, и за
очередным поворотом вдруг увидели стоявшие на обочине машину военной полиции
и служебные автомобили командира полка подполковника Кисуле и его заместителя
майора Оямбо, беседовавших в отдалении с двумя офицерами военной полиции.
Мы остановились и вышли из машины. Увидев нас, Кисуле козырнул издалека и что-
то сказал своему заму. Оямбо кивнул и направился к нам.
— Что-то случилось, джентльмены? — поздоровавшись со всеми за руку, спросил
он.
— Да нет, просто увидели вас с командиром, решили поздороваться.
Оямбо кивнул головой.
— А вот у нас как раз случилось… Склад стрелковых боеприпасов ночью
обрушился.
- Спойлер
- Я посмотрел в сторону Кисуле и полицейских. За ними действительно, покосившись
на левый бок и потеряв солидную часть тростниковой кровли, виднелся
прямоугольник склада. Я пригляделся. С его правой стороны виднелись деревянные
опоры, на которых на полтора метра был приподнят склад, чтобы уберечь патроны
от потоков воды в сезон дождей. Слева же их не было, и строение левым краем
упиралось в землю.
— А как это произошло? — спросили мы.
— Чертовы термиты, — ответил Оямбо. — Они сожрали опоры изнутри, вот те и
подломились. Да и не только опоры — там и пол подъеден, и стены… Теперь новый
надо строить…
Он махнул рукой, попрощался и пошел обратно к беседующим.
Приехав в гараж, мы отпустили Томаса с микробусом, поставили аккумуляторы,
хранившиеся под замком в Володиной каптерке, на три машины и за несколько
минут до начала занятий подъехали к артскладу.
Артсклад представлял собой длинный деревянный барак метров сорока, с двумя
распашными воротами с торцов здания. Наши установки хранились в правой части
склада. Там же были складированы запасные покрышки к их колесам и ящики ЗИП.
Как раз правые ворота были открыты, а перед ними толпились пришедшие на
занятия водители и расчеты зенитных установок. Там же было несколько офицеров
и заведующий полковым магазином сержант Джордж. Судя по оживленным
разговорам и тому, как они заглядывали внутрь склада, там происходило что-то
интересное.
Мы едва успели выйти из машин, как толпа колыхнулась и расступилась, освободив
проход. Из склада появились солдаты, человек пять, тащившие что-то длинное… Я
сначала решил, что это пожарный шланг. Но солдаты шли как-то тяжело, как будто
несли не шланг, а бревно…
Я окликнул Джорджа. Тот оглянулся, на лице его сияла белоснежная улыбка.
— Что стряслось, Джордж, — спросил я, — ты чего такой довольный?
— Буана Алекс, сегодня хороший день, — пробасил Джордж. — Сегодня в
сержантской столовой будет очень вкусный ужин!..
И, видимо, увидев по моему лицу, что я ничего не понял, ткнул пальцем в
приближающихся к нам солдат и их ношу. Я пригляделся. Солдаты несли не шланг и
не бревно. Они с трудом тащили огромного толстого питона. В нем было метров
пять с половиной, и, судя по тому, как надрывались люди, с трудом обхватывавшие
его среднюю часть, он накануне плотно поужинал. Голова его свисала почти до
земли, с нее на утоптанный краснозем двора капала кровь… За солдатами шел
знакомый мне по офицерскому клубу капитан из тыловиков и крутил в руках
здоровенный блестящий револьвер. Проходя мимо нас, он, улыбаясь, кивнул на
змею и гордо потряс револьвером:
— Один выстрел. Один выстрел — и все!.. Солдаты дотащили питона до стоявшего
поблизости лендровера, но он никак не помещался на заднее сиденье.
— Не одолжите грузовик на пять минут? — обратился к нам капитан. Мы выделили
ему одного водителя, солдаты, пыхтя, закинули питона в кузов ГАЗ-66 и залезли
туда сами. Грузовик тронулся в сторону сержантской столовой, капитан на
лендровере поехал за ним.
Пока мы ждали возвращения грузовика, Джордж рассказал нам, что час назад
начальник склада пришел открыть помещение для проведения наших занятий и
обнаружил там питона, который, очевидно, после сытного ужина каким-то образом
пробрался в склад и свернулся на штабеле запасных покрышек, чтобы в тишине и
безопасности спокойно переварить свою добычу. Возможно, он давно облюбовал
это место, так как склад не открывали уже месяца полтора, с тех пор, как уехали
артиллерийские специалисты Миша с Жорой, у которых закончилась командировка.
Перепуганный начальник склада позвонил дежурному по полку, которым как раз
оказался встреченный нами капитан-тыловик, и доложил о происшествии. У
дежурного в этот момент с докладом находился Джордж. Он-то и подал мысль о том,
чтобы внести разнообразие в меню сержантов. В полку были две столовые: для
рядового состава и сержантская, офицеры питались дома или в клубе. Сержанты же
в угандийской армии занимали должности младшего командного состава,
аналогично с положением сержантов в британской или американской армиях, и
питались отдельно от подчиненных. Капитан дал команду прислать на склад солдат,
а сам взял Джорджа и тоже приехал, вооруженный тем самым огромным
револьвером, из которого он и застрелил змею.
— То есть вы что — есть его собираетесь? — с ужасом спросил брезгливый Володя.
— Еще как, — засмеялся Джордж, — это же отличная еда ! Мясо змеи на вкус — как
самый нежный цыпленок!
Виктор покачал головой, а Володино лицо приобрело уже знакомый мне
зеленоватый оттенок.
— Кстати, — торжественно произнес Джордж, — могу ли я вас пригласить
разделить со мной ужин? Я скажу начальнику столовой, чтобы нам с вами накрыли
стол в его кабинете…
Я перевел приглашение моим товарищам. Они промолчали, но, оценив выражение
их лиц, я повернулся к Джорджу:
— Спасибо, Джордж! Только пусть накрывают на нас двоих. У джентльменов
сегодня вечером неотложные дела дома.
Вообще, в Уганде много питонов. По крайней мере, в те времена по обочинам шоссе
то и дело попадались личности, торговавшие питоньими шкурами. Не все из них
были, конечно, хорошо выделаны, но это компенсировалось смешной ценой: шкура
четырехметрового питона стоила порядка ста шиллингов, что тогда равнялось
приблизительно двенадцати долларам по официальному курсу и пяти долларам по
неофициальному. Наш знакомый врач Юра Керницкий в первый же год
командировки купил четыре таких шкуры, отвез их домой и вернулся из отпуска в
сногсшибательной куртке из питоньей кожи. Она обошлась ему вместе с работой по
пошиву в 120 долларов. Лет через тридцать я оказался в командировке в
Соединенных Штатах и в одном весьма непростом бутике Лас-Вегаса увидел очень
похожую куртку. Она стоила 8500 долларов…
Но недаром говорят: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему свои планы на
вечер»… Мне так и не удалось в тот вечер попробовать питонятины. Около
половины пятого вечера, когда мы уже завершили занятия и, отправив водителей
ставить грузовики в гараж, ждали приезда Томаса, около артсклада остановилась
машина заместителя командира полка.
— Джентльмены, — обратился к нам Оямбо, — вы очень заняты сегодня вечером?
— Да нет, вроде, — сказали мы. О договоренности поужинать с Джорджем я
благоразумно промолчал.
— Тогда я имею честь передать вам приглашение от моего хорошего друга быть
почетными гостями на празднике, который он сегодня вечером устраивает.
— А что за праздник? — поинтересовался Виктор.
— Праздник в честь окончания моим другом строительства дома для его семьи. Он
строил его два года. Теперь дом готов, и он сможет собрать там всю свою семью. Он
меня очень просил, чтобы вы приехали…
Мы с мужиками посмотрели друг на друга. Витя с Володей были согласны, дело
было за мной.
— Мы без тебя не поедем, — сказал Виктор. — Что мы там без языка будем делать,
даже неприлично: ни поздравить, ни тост поднять…
Честно говоря, мне самому было интересно попасть на такое мероприятие… Ладно,
придется извиниться перед Джорджем — он должен понять, что приглашением от
заместителя командира полка манкировать нельзя…
— Во сколько мы поедем и на чем? — спросил я. — Мы же дорогу не знаем.
— Будьте готовы к половине седьмого, — сказал Оямбо. — Я за вами заеду.
По дороге домой мы заскочили в магазин, я извинился перед Джорджем за то, что не
смогу с ним поужинать, и объяснил ситуацию.
— Я знаю про этот праздник, — сказал Джордж. — Это лейтенант из полиции, он
женат на дочери одного местного бизнесмена, который сейчас живет в Кампале.
Дела у тестя идут очень хорошо: что-то там для армии поставляет; он-то и
финансировал все это строительство. Там должно быть интересно — я слышал, они
нашу полковую группу заказали и фольклорный ансамбль на праздник.
Я был достаточно хорошо знаком и с полковыми музыкантами, и с фольклорным
ансамблем со времен проживания в «Отеле Масинди». Полковая музыкальная
группа каждую субботу после 5 часов вечера играла во дворе «Отеля Масинди»,
куда весь город собирался попить пива и поплясать. А раз в месяц компанию им
составлял местный фольклорный ансамбль — человек 20 женщин и десяток мужчин
в красочных традиционных нарядах, выступавших с песнями и танцами под
аккомпанемент национальных инструментов. Меня еще при первом знакомстве
поразил уровень их выступления, но позже я узнал, что они часто гастролируют по
Африке и даже в Европу несколько раз ездили, так что они практически
профессионалы…
В половине седьмого мы сидели в машине майора Оямбо. Тот был в цивильном
костюме-тройке, и даже с часами на цепочке в жилетном кармане. Мы тоже по
совету майора надели костюмы и галстуки («Вы почетные гости, старику будет
приятно, если вы будете выглядеть солидно»). Виктор и Володя, получившие перед
командировкой гражданскую одежду, как и все советские военные специалисты, в
«Десятке» — 10-м Главном управлении Министерства обороны — были одеты в
одинаковые темно-серые костюмы московской фабрики «Большевичка» и белые
синтетические рубашки с черными галстуками. У меня в памяти тут же всплыл
мультфильм «Вовка в тридевятом царстве», где были такие персонажи — «двое из
ларца — одинаковы с лица».
Если учесть, что лица малознакомых белых для большинства африканцев на
первый взгляд выглядели неотличимо друг от друга (как, собственно, и африканские
лица для белых), различить моих товарищей можно было только по росту и
комплекции: Вовка был чуть выше и стройнее плотного Виктора. Я в очередной раз
мысленно порадовался, что приехал не в казенном, а в своем костюме…
Мы отъехали от расположения полка совсем немного — километра три-четыре,
свернули с шоссе на проселок и, обогнув какую-то деревушку, остановились на краю
большого пустыря, с левой от нас стороны ограниченного участками распаханной
земли, обсаженными ананасами, а с правой — небольшой плантацией бананов,
отделявшей пустырь от деревни. С нашей стороны пустырь окаймляла проселочная
дорога, а на противоположном его краю стояла невысокая деревянная конструкция,
напоминавшая те трибуны, которые у нас в России на скорую руку сооружали (да и
сейчас сооружают) перед большими праздниками в провинциальных городках. За
трибунами виднелось приземистое прямоугольное строение светло-бежевого
оттенка. По углам пустыря стояли четыре столба, к которым от строения тянулись по
земле провода; на столбах, несмотря на то, что солнце еще не село, уже горели
лампы. Возле деревянной трибуны суетились люди — видимо, полковые музыканты:
они устанавливали огромные колонки.
Из-за трибуны вышел человек, увидел нас и приветственно замахал рукой. Оямбо
завел машину, и мы поехали в его сторону. Следуя жестам встречавшего, мы
обогнули справа трибуну и остановились перед домом. К машине, улыбаясь,
подошел невысокий полный африканец лет тридцати.
— Добрый день, добро пожаловать! — говорил он, церемонно тряся нам руки. —
Лейтенант полиции Джон Мукаса, очень рад вас видеть!..
Я представился сам, представил Виктора с Володей. Мукаса обвел рукой
окрестности:
— Вот это моя родная деревня. Мой тесть тоже здесь родился, он, правда, давно
уже живет в Кампале, но очень любит сюда приезжать…
Он сделал пригласительный жест в направлении дома:
— Милости прошу в дом, выпьем немного, пока там все готовят к празднику.
Одноэтажный дом был длинным, метров двадцать по фасаду, с двустворчатыми
входными дверями по центру и рядами узких и невысоких окон, расходившимися
влево и вправо от входа. От входных дверей к сооруженной перед домом трибуне
был сделан широкий, метров пяти, деревянный помост, по которому туда-сюда
сновали женщины, выносившие на подносах к трибуне какие-то закуски. Дом стоял
на краю небольшого возвышения, поэтому под упиравшимся в верхнюю часть
трибуны помостом было пространство около полутора метров высотой.
Я заглянул туда, пространство под помостом было забито ящиками с пивом.
— Хороший запас пива, — с уважением сказал я.
— Это не запас, это все на праздник, — с энтузиазмом произнес Мукаса. — Двести
двадцать ящиков. Плюс вино, плюс крепкое…
— А сколько же будет людей? — спросил я.
— Да человек 50–60.
— Куда же столько пива! — поразился я.
— Так еще будет вся деревня, где мы с тестем родились, да еще музыканты…
Мы вошли внутрь. Сразу за дверью была довольно просторная гостиная, из которой
коридоры вели в левое и правое крылья дома. Все стены как внутри, так и снаружи
дома были покрыты песочного цвета штукатуркой. Под окрашенным белой краской
потолком на проводах висело несколько лампочек. Единственными предметами
мебели в комнате были стоявшие по центру помещения массивное кожаное кресло
бордового цвета и новехонький журнальный столик, заставленный бокалами и
бутылками.
В кресле сидел пожилой африканец в длинном национальном одеянии, вокруг него
стояли еще несколько мужчин. Африканец поднялся из кресла и сделал шаг
навстречу нам.
— Отец моей жены господин Джеймс Мутулене, — представил нам его Мукаса. —
Господа русские специалисты капитан Виктор, старший лейтенант Владимир,
лейтенант Александр.
— Рад вас видеть, джентльмены, на нашем празднике. Большая честь для меня
иметь среди гостей господина заместителя командира полка (он наклонил голову в
сторону Оямбо) и господ иностранных специалистов, помогающих нашей стране и
нашей славной армии! Я тоже всегда рад оказать посильную помощь нашим
военным, а друзья майора Оямбо — это и мои самые близкие друзья!
Я взглянул на майора. На лице у того было несколько сардоническое выражение,
которое, впрочем, тут же сменилось нейтральной улыбкой, когда он заметил, что я
на него смотрю.
Подоплека приглашения нас на праздник приобрела некоторую прозрачность.
Скорее всего, руководством полка затевается какое-то мероприятие, а у господина
тестя имеется в нем определенная заинтересованность, отсюда такие реверансы в
адрес совершенно незнакомых ему людей.
— Прошу, джентльмены, угощайтесь, — Мутулене сделал широкий жест в сторону
журнального столика. Мы подошли ближе. На столике стояло несколько бутылок
«Remy Martin VSOP», две из них были открыты. (Что характерно, я никогда не видел
в Уганде в открытой продаже французских коньяков. Даже в баре центрального
столичного отеля наливали бренди.)
Мукаса разлил коньяк по бокалам, и Виктор решил, что сейчас самое время
поздравить хозяев. Он подал мне знак, приподнял бокал, а я, широко улыбаясь,
намеренно приподнятым тоном негромко сказал по-русски:
— Только без анекдотов — придушу подушкой… Витя понял. Его страсть к месту и
не к месту вставлять в разговор подходящие на его взгляд анекдоты была бы не
такой смертельно надоедливой для переводчика, если бы их тематика не
ограничивалась личностью легендарного комдива Чапаева. То есть анекдотов он
знал великое множество, однако из всей массы только «чапаевские» могли хоть как-
то использоваться в приличном обществе. Но, как назло, именно они изобиловали
российскими и историческими реалиями, абсолютно не подлежащими переводу ни
на один язык мира. Ну, вот как, скажите мне, перевести иностранному офицеру
шутку, построенную на многозначности русского слова «белый»: например, белый
офицер и белый гриб? По-английски этот гриб ни разу не « белый»… Или «беляк» в
смысле военнослужащий Белой армии и заяц-беляк? Особенно это актуально в
Африке, где зайцу вряд ли потребовалось бы приспосабливать цвет шкуры к цвету
снега ввиду полного отсутствия последнего. А что делать, если по-русски команда
звучит «По коням!», на чем и построен анекдот про бойца, не выполнившего эту
команду («потому что у него, товарищ комдив, не конь, а кобыла»), когда по-
английски та же команда звучит как «Mount!», в смысле «В седло!», и не имеет
никакой привязки к половой принадлежности лошади? Я уже несколько раз
сталкивался с этим переводческим проклятием… Спасало знание нескольких
английских анекдотов, которыми с успехом заменялись Витины шутки, и то только до
тех пор, пока он не пытался объяснить собеседнику, почему конкретно этот анекдот
подходит к теме разговора — неминуемо всплывала нестыковка рассказанного
Витей с тем, над чем смеялся собеседник…
В этот раз Витя меня пожалел и произнес довольно связный тост за радушных
хозяев и за то, как рады гости, что у хозяев есть, наконец, крыша над головой.
Довольный тем, что обошлось без анекдотов, я перевел тост, и все выпили, правда,
я заметил, что Оямбо как-то странно на меня посмотрел. Затем Мукаса предложил
вынести кресло и стол на помост, на свежий воздух, и все хозяева занялись
реализацией этого проекта. Я воспользовался паузой и подошел к Оямбо:
— Извините, майор, я что-то не так сказал?
— Да нет, Александр, все было нормально. Просто насчет крыши над головой, тем
более «наконец»… У господина Мутулене два десятка домов по всей Уганде,
включая три в Кампале…
— Но Виктор-то имел в виду Мукасу, — сказал я, — это же его дом, не так ли?
— Алекс, вы же понимаете, что за все платит тесть, и все прекрасно знают, кто
здесь реальный хозяин. Да ерунда, не берите в голову…
Я немного помялся, прежде чем задать следующий вопрос.
— Майор, мы, конечно, очень благодарны за то, что нас пригласили… Но почему
именно нас? Мы же до сих пор не были знакомы ни с Мукасой, ни тем более с его
тестем…
Оямбо тоже не сразу ответил.
— Мне было сказано, что я могу привести своих друзей. Я позвал вас. Я ответил на
ваш вопрос?
Я промолчал, и тогда Оямбо, оглянувшись, сказал:
— Здесь среди гостей самые уважаемые и богатые люди провинции. Всех их
Мутулене знает уже давным-давно и пригласил лично. Мы приятели с Мукасой, его
тестя же я вижу второй раз в жизни. А первый раз в жизни я видел его перед обедом
в своем кабинете.
У меня, видимо, был настолько ошарашенный вид, что Оямбо улыбнулся:
— Вы же видели утром завалившийся склад. Так вот мне поручили его
восстановить, а лучше построить новый. А господин Мутулене занимается, помимо
прочего, строительством. Я позвонил Мукасе, через полчаса господин Мутулене
сидел у меня в кабинете. Через два месяца новый склад будет готов.
Майор отсалютовал мне бокалом и вышел на улицу, где уже начали прибывать
остальные приглашенные.
Ну, вот пазл и сложился… Но почему, все-таки, он пригласил нас, а не кого-то из
своих друзей-офицеров, которых у него пруд пруди?
— Да именно потому и нас, что друзей пруд пруди, — сказал опытный Витька, когда
я поделился с ним нашим с Оямбо разговором. — Всех не приведешь, а если
приведешь не всех — остальные обидятся. А нас всего трое. И хозяевам не
накладно, и нам приятно, и от друзей никаких обид… С какой стороны ни посмотри
— сплошной навар!..
Тем временем народу на улице все прибывало. На трибуне почти все места на
лавках были уже заняты гостями побогаче. Перед трибуной осталось метров
пятнадцать свободного пространства, а дальше на пустыре прямо на земле или на
принесенных с собой циновках сидело все население ближайшей деревни —
родины Мутулене и Мукасы. Сельчан, включая немощных старцев и грудных детей,
было человек двести. Среди них там и сям стояли плетеные корзины с какой-то
снедью, между сидящими сновали подростки, разносившие пиво. Я обратил
внимание, что все до единого открывали бутылки зубами, даже маленькие дети, для
которых стояло несколько ящиков лимонада и «Фанты». Впрочем, я видел и одну
молодуху с пивом в руке, которая одновременно кормила малыша месяцев девяти-
десяти грудью, а когда он через некоторое время после кормления снова запищал,
она, не переставая оживленно разговаривать с соседкой, сунула ему в рот свою
бутылку пива…
— Пора! — сказал господин Мутулене. Он взял под руки нас с Оямбо, его супруга
взяла под руки Виктора с Володей, и мы пошли к трибуне. Посередине самой
верхней лавки были оставлены свободные места, к которым чета Мутулене нас и
направила. Справа от хозяина посадили Оямбо, слева сели мы втроем, еще левее
нас села супруга хозяина, Мириам. Перед нами на приделанной к спинке переднего
ряда полке стояли бокалы, пара бутылок коньяку и несколько бутылок пива. Перед
Мириам стояла бутылка немецкого белого вина. Я заметил, что всех остальных
напитками обслуживали две девушки, и только нам была представлена полная
свобода действий… Джон Мукаса остался стоять на помосте, как я понял, для
общего руководства праздником.
Как только мы уселись, из динамиков раздались звуки тамтама. Рваный
синкопированный ритм завораживал и в то же время вызывал такое желание
двигаться, что я чувствовал непроизвольное сокращение мышц спины. Я посмотрел
на окружающих и понял, что я не одинок: сидевшие ниже нас точно также
подергивали лопатками в такт барабанному бою, а руки разряженных в пух и прах
дам уже начинали плавные движения, без которых невозможно себе представить
танцующего африканца.
Тем временем на правой границе свободной площадки перед трибуной уже
выстроился десяток мужчин с тамтамами и самыми различными народными
инструментами. Корпусами струнных служили высушенные тыквы, к которым были
приделаны грифы с натянутыми струнами-жилами. Из духовых были тростниковая
флейта и какой-то деревянный инструмент вроде кларнета с раструбом из рога
винторогой антилопы. Была и мбира — язычковый инструмент, состоявший из
тыквенного резонатора, на котором были в два ряда закреплены плоские
металлические пластинки различной длины. Когда музыкант дергал их большими
пальцами, они издавали немного дребезжащие, но очень чистые по тональности
звуки. Уже после возвращения из Африки я узнал, что мбира известна в Европе под
названием «калимба»…
Музыканты с тамтамами занесли руки над своими инструментами. Они подхватили
ритм, раздававшийся из динамиков, и оператор постепенно убрал запись. Теперь в
воздухе висел немного менее басовитый, суховатый, но значительно более
насыщенный за счет количества инструментов бой тамтамов. Откуда-то слева из-за
трибуны раздался резкий, немного переливающийся звук свистка, и на площадку,
ведомые пожилым сухощавым распорядителем в наряде, украшенном шкурой
леопарда, и в выцветших военных шортах, выбежали участницы фольклорного
ансамбля. Их было около двадцати, на них были длинные, плотно запахнутые вокруг
бедер отрезы цветастой ткани, яркие платки, завязанные на груди на манер топов,
головы венчали разноцветные тюрбаны. Все, включая пожилого танцора, были
босиком.
Распорядитель коротко свистнул в обычный судейский свисток, и закружился на
месте в центре площадки, неистово отбивая ритм босыми пятками. В руках у него
выписывал круги и восьмерки в воздухе обшитый шкурой зебры жезл с длинной
кистью из конских волос на конце. Танцовщицы взвизгнули и начали распределяться
вокруг него по площадке таким образом, что за распорядителем образовались две
линии танцующих. Короткий свисток — и все замолкло. Тамтамы несколько
изменили темп и ритм, и к ним теперь присоединились остальные инструменты.
Откуда-то из середины строя остановившихся танцовщиц вдруг раздался высокий
чистый голос, после первой же фразы песню подхватил весь ансамбль. Джеймс
Мутулене поднялся с места.
— Саша, чего это он встал, — шепотом спросил меня Виктор. — Может, нам тоже
надо?
Я вопросительно посмотрел на Оямбо.
— Это приветственная песня в честь хозяев, — сказал тот. — Сначала славят
хозяина, потом хозяйку, потом дом и все прочее домашнее хозяйство…
Через какое-то время поднялась и Мириам — видимо, очередь дошла до
прославления хозяйки.
А хор продолжал петь, периодически показывая раскрытую ладонь, повернутую к
нам, как будто протягивая нам что-то.
— Нам не надо будет встать? — спросил я.
— Не торопитесь, я скажу, — успокоил нас Оямбо.
Тем временем хор замолк, а музыканты стали постепенно прибавлять в темпе и
громкости звучания… В какой-то момент распорядитель очередной раз дунул в
свисток, и, выдавая ногами какую-то бешеную смесь чечетки и ирландского
«ривердэнс», повел первую шеренгу танцовщиц к трибуне. Они остановились в
метре перед первым рядом скамеек и, на секунду замерев, взорвались в танце,
подобного которому я не видел никогда. Они крутились на месте, одновременно
подпрыгивая и отбивая ритм босыми ногами, они взмахивали руками и наклонялись,
ни на секунду не прерывая вращения… В какой-то момент они одновременно
сбросили прикрывавшие грудь платки; лучи фонарей отражались от влажной кожи
бешено вращающихся тел…
По очередному свистку танцовщицы замерли. Оставшаяся на месте вторая шеренга
затянула песню, и распорядитель поднялся на помост. Он подошел к нам со спины и
остановился за майором. Оямбо поднялся и, поворачиваясь, чтобы выйти с трибуны,
сказал мне:
— Вот теперь пора — это танец почетных гостей… Распорядитель дождался, пока
Оямбо спустится с трибуны. Танцовщицы хлопнули в ладоши, покачивая головами в
тюрбанах, обошли вокруг него и замкнули круг, продолжая ритмично хлопать и
покачивать бедрами. Затем я увидел зебровый жезл над своей головой. Я встал и
повернулся, чтобы выйти с трибуны. Проходя мимо моих товарищей, я встретился
глазами с Володей. У того было совершенно загнанное выражение лица.
— Как себя ощущаешь, Володь? — спросил я, памятуя о том, что наш товарищ не
слишком устойчив к алкоголю.
— Я не умею танцевать, — прошептал тот трагически. — И они же… голые!..
— Молчи, дурень! — отреагировал Витя. — Это политический момент!
Что-то мне подсказывало, однако, что политический аспект момента волновал
Виктора в наименьшей степени. У многих из танцевавших девушек были весьма
аппетитные формы…
Когда мы все по очереди спустились с трибуны и были взяты в кольцо весело
улыбавшимися танцовщицами, песня прервалась, но громче забили тамтамы,
звонче запела мбира, и девушки вокруг нас понеслись в пляс. Не зная, что делать, я
пытался бросить взгляд на Оямбо, но почти сразу девушки, усиленные подошедшим
подкреплением в лице товарок из второй шеренги, нас разобрали: каждый оказался
в окружении пяти танцовщиц, которые, постоянно двигаясь по кругу, заслоняли от
меня моих сотоварищей по почетному гостеванию. Я понял, что делать нечего, и
попытался копировать движения танцовщицы, находившейся в тот момент напротив
меня. Практически сразу я понял, что для того, чтобы это не было смешно хотя бы в
первом приближении, необходимо родиться африканкой. Иначе просто невозможно
скоординировать и синхронизировать все эти движения бедер, головы, ног и рук. Как
ни странно, увидев, что мои попытки вызывают у девушек приступы
гомерического хохота (что абсолютно не мешало им выделывать самые
головоломные па), я успокоился и дал волю мышечной памяти. Это было верным
решением. Я танцевал так, как еще относительно недавно делал это на школьных
дискотеках (впрочем, тогда это называлось «вечером танцев»), и понял, что, не
пытаясь повторить незнакомые движения, я стал попадать в ритм… Улыбки
танцовщиц стали гораздо более благожелательными, и мы радостно дотанцевали
до конца номера. Поднимаясь на трибуну, я увидел подходящих к ней Виктора и
Володю. Виктор показал мне большой палец. Понимая, что меня он не мог видеть, и,
соответственно, это не оценка моих танцевальных способностей, я решил, что он
выражает общее удовлетворение происходящим. Лицо Володи тоже уже не несло
выражение священного ужаса, и я успокоился.
Потом еще были танцы и песни, но нас к действу уже не привлекали. Потом
фольклорный ансамбль закончил выступление, и все его участники, включая
музыкантов, устроились сбоку от трибуны за несколькими пластиковыми столиками и
принялись пить пиво. Их сменили музыканты полковой группы, которые к тому
времени разместились на помосте между домом и трибуной. Они играли уже
знакомый мне к тому времени африканский вариант поп-музыки, при первых
аккордах которой гости вскочили со скамеек, и площадка перед трибуной мгновенно
превратилась в гигантский танцпол. Деревенские в танцах не участвовали, но живо
поддерживали танцующих и одобрительно кричали и свистели при особо
изысканных па.
Время шло к полуночи, выпито было уже много, да и встали мы в тот день рано…
Поэтому, когда майор Оямбо спросил, поедем ли мы в полк или останемся еще
повеселиться (а он пришлет за нами дежурную машину), было единогласно решено
ехать домой. Мы сердечно попрощались с хозяевами, пожали руку пожилому
распорядителю ансамбля, помахали рукой хихикающим танцовщицам и сели в
машину.
Подъезжая к гарнизону, мы увидели над ним зарево и услышали беспорядочную
стрельбу.
— Что там происходит? — чуть не протрезвел Виктор. — Нападение?
— Нет, — спокойно ответил Оямбо. — Это жгут старый склад по моему
распоряжению. Это быстрее и дешевле, чем разбирать. Кроме того, он весь изъеден
термитами, так что заодно продезинфицируем почву.
— А стрельба?
— Там при его падении рассыпалось несколько ящиков патронов. Что-то упало на
землю, что-то застряло между досок.
Повернувшись ко мне, он добавил, понизив голос:
— Ну, а что-то расстреляли на охоте, — и уже громче, — не собирать же их для
отчета… Пусть рвутся.
— Верно, — протянул Виктор, когда я ему перевел. — А как еще списать…
У меня было такое впечатление, что он как-то по-другому посмотрел на угандийского
майора, как-то по-родственному, что ли…
Через несколько дней я зачем-то был в штабе полка и в коридоре столкнулся с
Оямбо.
— Алекс, очень хорошо, что я вас встретил. Зайдем ко мне, я вам кое-что отдам.
В кабинете он вручил мне пакет:
— Это вам и вашим товарищам от хозяев праздника. Дома после работы мы с
мужиками вскрыли пакет.
Там было два десятка черно-белых фотографий праздника очень приличного
качества, несмотря на позднее время съемки. Среди снимков, на которых мы были,
как правило, запечатлены втроем, было три, где мы фигурировали поодиночке.
Каждый из них изображал одного из нас, отплясывающего танец почетных гостей.
Снято было, видимо, с помоста или с трибуны: ракурс чуть сверху вниз.
Фотографировал явно профессионал и явно на хорошую аппаратуру, так как и мы, и
окружавшие нас полуобнаженные девушки вышли во всех мельчайших деталях.
Вовка тут же схватил фотографию с танцующим собой и порвал ее на мелкие
кусочки.
— Ты чего это? — поразился Витя.
— А представляешь, я домой приеду после командировки, а жена это найдет? Это
все, кранты! Даже слушать ничего не станет…
— Ну, нам бы оставил…
— Еще чего, — подозрительно сказал Вова. — Вдруг вы меня шантажировать ей
будете…
Когда Вовка пошел умываться перед сном, Витя отозвал меня к себе в комнату и
спросил:
— Слушай, как ты думаешь, а можно попросить сделать копию того фото, которое
он разорвал?
— Вообще-то, неудобно из-за этого зама комполка дергать… А зачем тебе?
Витя плотоядно ухмыльнулся:
— Хочу посмотреть на рожу этого клоуна, когда мы приземлимся в Москве, а я ему
это фото вручу…
