На ремарочки, на ремарочки внимание обратите, товарищи читатели! Зацените, какой занятный парадокс - гордый и свободомыслящий оппозиционер Рыков прям не может удержаться, чтобы ещё и ещё раз не напомнить слушателям о том, кто у нас в СССР самый мудрый, самый гениальный, самый добрый, самый прозорливый и самый-пресамый красивый авторитетный Вождь.
- Спойлер
- А беспринципные и подлые подхалимы-сталинисты пытаются свободомыслящего Рыкова заткнуть поскорее, шикают, не дают прославлять товарища Сталина, скучают, возмущаются и требуют "говорить по делу". Даже про "Единую Россию Украину Партию" не дают рассусоливать, экая напасть... А Солженицын вот писал, что Кровавая Гэбня на всех собраниях специально следила за тем, чтобы после каждого упоминания Сталина участники собрания устраивали стоячую овацию. И если кто-то недостаточно усердно хлопал, скакал и орал "Слава!" - репрессии, мол, не заставляли себя долго ждать. По Солженицыну - чекисты должны были выдать Рыкову медаль за усердие и прилежание, а всех крикунов, нагло прерывавших панегирики Вождю, должны были прям со съезда отконвоировать на Соловки и там приморить... В реале же произошло нечто совершенно противоположное... Как это понимать?
Или вот взять знаменитого поэта Мандельштама, знаменитого по большей части как раз тем, что его пару раз репрессировали, причём в последний раз - получилось "наглушняк". Так вот, разве можно поэта обозвать "инакомыслящим", "врагом Сталина" и т.п.? За что?! За раскрученный и распиаренный постперестроечными СМИ стих "Мы живём, под собою не чуя страны"? Так Осип Эмильевич подобные глупости сочинял в начале 30-х, а к 37-му году уже давно "перековался" и про Сталина писал примерно вот так:
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска,
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта — отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко — знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь — откровенность, весь — признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.
Сжимая уголек, в котором все сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною — ловить лишь сходства ось —
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь — к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада…
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами.
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера —
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна — добро живое —
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое...[6]
"Неумолимые слова", ага. Какое же возмутительное вольнодумство, правда? Причём ругательные стишата про Вождя видели тотолько дружбаны Мандельштама, а процитированная выше "Ода Сталину" была написана для печати, для глаз миллионов советских читателей. "Счастье стержневое", мать-перемать... Конечно, женушка поЕта вспоминает, что "Оду", мол, Ося пейсал очень неохотно, плакал, ругался и чуть ли не блевал от отвращения... Но, как бы там ни было, свои страдальческие ужимки с гримасами гордый и независимый Мандельштам оставлял дома, а на людях он вёл себя "как все" - хлопал, кричал "Вперёд!" и "Да здравствует!", верноподданнические оды в редакцию нёс... окроплённые горючими слезами стыда... и гонорар за эти оды потом тратил, всхлипывая, утирая сопли и продолжая злобно крутить в кармане "фигушки" по адресу Кровавого РежЫма.
Вопчем, если Сталину позарез нужны были "жополизы" и лицемеры в команде - так вот же они! Вот же люди, которые не словом, но делом доказали, что ради тёплого местечка и сытного пайка любые идеи объявят "единственно верными", кому угодно станут осанну петь! Но Сталин почему-то без всякой жалости истребил сии кадры, столь ценные для каждого истинного любителя высокохудожественного подхалимажа. А ведь по законам жанра, если уж действительно борьба с инакомыслием у нас в разгаре, таких "раскаявшихся" деятелей нужно было показательно пригреть и обласкать, дабы другим колеблющимся врагам послать сигнал: