Константин Богомолов: «Эмиграция — это смерть, самая мучительная из возможных»7 июля 2023
В прошлый раз он написал об «особых русских», а сейчас новоиспечённый «рупор эпохи» опубликовал в
РИА «Новости» эссе под названием «Я умру, а вы останетесь?», которое посвятил «релокантам».
В этом тексте Богомолов исследует тему Родины и эмиграции и задаёт, в частности, вопрос о том, «почему у многих и многих уехавших есть желание, чтобы там, откуда они уехали, стало плохо?».
«Они уехали. Разные. Очень разные люди. Кто-то сразу, кто-то потом. Кто-то — испугавшись преследования, кто-то — просто испугавшись. Кто-то сделал „ставку“. Кто-то впахивает. Кто-то в ступоре. Кто-то „служит“ иным хозяевам. Кто-то дает интервью разной степени искренности.
Кто-то уехал навсегда, кто-то временно. Но это «временно» с течением времени стало превращаться в «навсегда». Они оставили квартиры. Пожилых родственников. Животных. Работу. Друзей. Растения, которые нужно поливать. Пылящиеся книги.
Этот текст не о причинах. Их бесконечно много. Этот текст об одном почти что общем следствии. Это попытка разобраться с уродливым чем-то, охватившим многих из новых «релокантов». Не всех, нет. Чей-то иммунитет отражает вирус. Но все же эпидемия», — пишет Богомолов.
«Она, эта болезнь, атакует мозг, психику и даже тело. Внешне и энергетически она сродни возрастным изменениям. И не поймешь сразу, что с человеком. Как будто исказились черты лица. Или это плохая пластика?
Покажешь психологу — скажет: возрастная депрессия. Достали семья, дети, работа. Кризис. Выпивает чаще, жалуется больше. Раздраженность. Озлобленность и менторство. И отсутствие иронии — типичное последствие инфаркта. Но инфаркта не было, если не считать таковым отъезд. Или считать?», — отмечает режиссёр.
«Проблема в том, что эти знаки и признаки обнаруживаются у молодых людей и девушек, еще не вошедших в тот возраст, когда чтение морали окружающему миру становится доминирующей потребностью. Как состарившиеся дамы ненавидят молодых девиц, считая всех их — лишь по факту их молодости — лицами с низкой социальной ответственностью, так и русский эмигрант с неприязнью взирает на любого оставшегося и не кающегося россиянина, продолжающего жить на Родине. Жить, работать, рожать детей и строить планы.
Злые бабушки (сиречь релоканты), глядя в окна социальных сетей, провожают идущих на работу молодых москвичей, омичей, пермяков, новосибирцев и прочая, и прочая: «Идет он/она! Как ни в чем не бывало! Вот же мразь!»
Страшно другое: видеть нездоровый румянец на щеках и острый блеск в глазах ведущих иных эмигрантских медиа при чтении новостей о боях в Белгородской области. Это радость тихая, едва заметная, но все же очевидная. Как очевидно возбуждение и радость в предощущениях беспорядков в Москве. Как очевидно упоение любой неудачей «Москвы» — так они называют Россию.
И если причины «оппозиции» Родине понятны — кто-то действительно так считает, а кто-то просто «упаковывается» в новой реальности, где необходимо ежедневно первым тянуть руку, доказывая свою «правильную» позицию, — то вот это коллективно-бессознательное внутреннее счастье при новостях о физических страданиях или материальных лишениях соотечественников — что это за феномен?
Подлость ли это? Глупость? Или травма расставания? Словно брошенные супруги, релоканты пристально следят за жизнью своей второй половины, удовлетворенно собирая в корзину поражения и провалы еще вчера любимого супруга/супруги.
Как пела русская Глория Гейнор: «Без меня тебе, любимый мой, лететь с одним крылом».
Раньше эмигрант вдохновлялся тоской по Родине. Нынешний релокант вдохновляется горем Родины.
Белгород под обстрелом — и тепло разливается по телу. Люди в Шебекино в панике — почти оргазм. Гибель русского солдата — успокоительное. И вместо усыпляющей колыбельной — жужжание беспилотников над Москвой», — продолжает Богомолов.
«Что это? Почему у многих и многих уехавших есть желание, чтобы там, откуда они уехали, стало плохо? Чтобы в пределе жизнь здесь, в России, прекратила течение свое. Как возможно это по отношению к родному дому?
Я сейчас не об идеологии. Я о простом факте: это Родина. Твоя Родина. И сколько бы ты ни ненавидел власть в твоей стране, ты — человек. И это твоя земля. Ты не можешь желать ей зла. Ты не можешь испытывать радость, видя, как больно твоей земле, или желать ей боли. Кто бы ты ни был по своим убеждениям — если ты человек… Но вот эти человеки. И они хотят зла — стране и людям страны. Что с ними?», — задаётся вопросом Богомолов.
«Был у Гай Германики фильм — „Все умрут, а я останусь“.
«Все останутся, а я умру?» — так назывался бы фильм о нынешней русской эмиграции.
Что проживает всякий умирающий и осознающий ее близость? Боль? Иногда. Страх? Возможно. Блаженство? Случается, должно быть. Но самое страшное, конечно, вот это: «Я умру, а все останутся?!»
Будут так же цвести сады, и так же люди будут смеяться, пить, праздновать, собираться в кафе, ходить в театры? Так же будет сниматься кино? Публиковаться книги? Люди будут так же радоваться жизни?!
Будут. И это страшно. И это самое мучительное — предисловие к смерти. Его прочитает каждый, кому придется приступить к изучению Книги мертвых. И предисловие это — большее испытание, чем сама смерть.
Потому что смерть уже и не ужас, а избавление от этого тяжелого психологического переживания — она выключает электричество, свет гаснет и наступает тьма», — отмечает режиссёр.
«Эмиграция — та же смерть. Переход в иной мир. Прощание — тотальное прощание с прежним. Но это особая смерть. Смерть, которая хуже смерти. Это смерть без потери памяти, зрения, слуха и способности сознавать, думать и чувствовать.
Это покидание земного предела, но сохранение способности видеть, что происходит на твоей земле, в твоем доме, с твоим миром — без тебя.
Это смерть как проклятие. Смерть как наказание. Смерть как испытание.
«У Набокова есть гениальная пьеса „Событие“. Пьеса, в которой он зло и жестоко высмеивает мир русского Берлина. Страшная вещь. Всем, кто уехал или собирается уехать, — советую прочитать.
Это пьеса о мертвых людях. Об остановившемся времени.
- Спойлер
- Когда-то я ставил эту пьесу, любимую пьесу моего мастера, Андрея Гончарова, в МХТ имени А. П. Чехова. Сегодня на Бронной я выпускаю спектакль по мотивам горьковских «Дачников» — об этой пьесе, точнее о людях этой пьесы, Гончаров говорил: пузыри на воде. Это пьеса о тех же эмигрантах — о внутренних эмигрантах, о русском образованном — или, выражаясь современным языком, «креативном» — классе, потерявшем связь со страной и со временем, проводящем праздно летние дни в бессмысленных рассуждениях и пошлых интригах. Мой спектакль тоже о потерявших связь со временем и Родиной людях. Об умирающих в благополучии и комфорте в теплом климате южных земель русских жителях «особняка», о котором я писал недавно. О трагической арке поколения 80-х и 90-х, деградировавших и заблудившихся», — продолжает режиссёр.
Бродский любил город мертвых.
- Спойлер
- Бродил по нему. Словно визуализировал внутренний смысл эмиграции. Смиренно и изысканно проживал смерть. Оторванность от кровотока. Медленное утопление», — пишет режиссёр.
«Нынешние эмигранты — не Бродские.
Тот отъезд был тих и печален. Этот говорлив и кипуч. Многочисленные интервью — крик о помощи. Или попытка обозначить себя в пространстве жизни.
Но это крик в пустоту. Не потому что заложены ватой уши их соотечественников. А потому что все эти интервью имеют странное свойство: словно из-под толщи воды.
«Эмиграция из страны — это не просто покидание территории. Это покидание времени. Это уход из настоящего. Из реальности. Потому что подлинность времени может проживаться лишь на своей земле. В своем пространстве.