Свеча горела на столе..

[спок]

Немного поэзии в основном разделе, как прекрасный цветок на столе мудрого учителя

Писал о главном Пастернак
Размером славным
Мне тоже выдан данный знак
Пишу о главном

Снега застыли на земле
Зима в зените
"Свеча горела на столе"
Ах, извините

Пишу который год подряд
Стихом державным
Пиши о главном - говорят
Пишу о главном

Снег будет до весны лежать
Пока растает
Но главное не унывать
Когда растает..

[Пиши о главном, говорят
Пишу о главном
Пишу который год подряд
о снеге плавном.
(Николай Дмитриев)]

[L@risa]

Последние лет десять стихи не читала и не вспоминала...
Сегодня почему-то всплыли стихи Блока : " зима, фонарь, аптека......". Но почему-то внутри себя их вспомнила и прочитала с необыкновенным позитивом, энергией и тд... Т.е вообще ничего общего с блоковщиной.... И тут тема спока появилась- такая оптимистичная, энергичная....

Но главное не унывать
Когда растает..

[Сергей Б]

phpBB [media]

[Джулия]

Иногда.. реагирую на музыку, стихи очень остро. С болью и наслаждением.
И сейчас так.

[Feuer]

Немного поэзии в основном разделе

Столько разделов, пиши - не хочу. Хочу в Основном! Животрепещущая Тема. Главнее не придумаешь. Что вижу - то и пою.

[Око]

Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин.

Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк моховой,
Только крыши, снег, и, кроме
Крыш и снега, никого.

И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной.

И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.

Но нежданно по портьере
Пробежит сомненья дрожь,-
Тишину шагами меря.
Ты, как будущность, войдешь.

Ты появишься из двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то, впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.
1931

phpBB [media]

[спок]

Око, вы снова появились!

[Око]

спок,
в чем-то белом, без причуд...

[lucky]

Т.е вообще ничего общего с блоковщиной....

тоже мне ценитель поэзии, "блоковщина"

[спок]

В далеком тысяча восемьсот шестидесятом году появиться на свет у себя дома было что ни на есть заурядным делом. В наши дни высшие медицинские светила постановили, что первый крик новорожденного должен прозвучать не иначе как в стерильном воздухе больницы. А значит супруги мистер и миссис Роджер Баттон на пятьдесят лет опередили свое время, решив однажды летом тысяча восемьсот шестидесятого , что их первенцу надлежит родиться в клинике.
В довоенном Балтиморе Баттоны занимали завидное положение - как социальное так и финансовое. Они состояли в родстве и с Теми Самыми и с Этими Самыми, что, как известно любому Южанину, делало их представителями высшего света, которыми, впрочем так и кишела Конфедерация. Чета впервые приобщалась к очаровательной старинной традиции обзаводиться детишками, и, естественно, мистер Баттон не находил себе места. Он надеялся что родиться мальчик и его можно будет послать учиться в Йельский колледж в Коннектикуте, в каковом заведении сам мистер Баттон был добрых четыре года и известен под несколько тривиальным прозвищем Пендель.
В то сентябрьское утро, когда ожидалось великое событие, митсер Баттон проснулся на нервной почве в шесть утра, оделся, поправил безупречный узел галстука и устремился по балтиморским улицам к клинике, чтобы выяснить, дала ли ночи тьма начало новой жизни, пригрев ее на дружеской груди. Примерно в сотне ярдов от "Частной клиники Мэриленда для леди и джентельменов" он заприметил доктора Кина, их семейного врача, спускающегося по парадной лестнице и потирающего ладонь о ладонь так, словно мыл их - чего требуют от всех докторов неписанные законы профессиональной этики.
Мистер Роджер Баттон, президент "Роджер Баттон и Ко, скобяные товары оптом", бросился к доктору во всю прыть, совершенно позабыв о солидности, свойственной джентельменам-южанам в то колоритное время.
- Доктор Кин! - крикнул он. - Эй, доктор Кин!
Тот услышал зов, обернулся и замер в ожидании. По мере приближения мистера Баттона суровое лицо медика приобрело немного странное выражение.
- Как там? - осведомился мистер Баттон, отдуваясь после пробежки. - Что, уже? Как она? Мальчик? Или кто?
- Изъясняйтесь более связно! - оборвал его доктор Кин, в голосе которого прозвучали нотки не совсем понятного раздражения.
- Ребёночек-то родился? - вымолвил мистер Баттон.
Доктор Кин хмуро сдвинул брови.
- Ну.. похоже, что да... В некотором смысле.
И вновь этот странный взгляд.
- Моя жена здорова?
- Да.
- Мальчик или девочка?
- Знаете что? - воскликнул доктор Кин, окончательно свирепея. - Идите сами полюбуйтесь. Возмутительно! - Последнее слово он чуть ли не выплюнул клиенту в лицо. И отвернулся, буркнув напоследок: - Представить только, как это скажется на моей репутации! Еще один такой случай - и карьере конец! Не то что моей, чьей угодно карьере!
- Да в чём же дело? - в смятении воскликнул мистер Баттон. - У меня тройня?
- Лучше бы тройня! - язвительно проговорил собеседник. - Говорю вам: идите, полюбуйтесь. И я вам больше не доктор, ищите другого. Я, молодой человек, еще вам помогал появиться на свет; я сорок лет был с вашим семейством, но уж теперь - увольте! Не желаю видеть ни вас, ни ваших родственничков! Прощайте!
С этими словами он круто повернулся, отошел к поджидавшему его фаэтону и, сохраняя зловещее молчание, укатил прочь.
Ошеломлённый мистер Баттон остался стоять посреди тротуара, дрожа с головы до пят. Какаяже беда мога приклюиться?.. Внезапно у него пропало всякое желание спешить в "Частную клинику Мэриленда для леди и джентельменов" только невероятным усилием воли он, чуть помешкав, заставил себя подняться по ступеням и войти в парадную дверь. В тусклом полумраке приемной сидела за конторкой медсестра. Сглотнув застрявший в горле ком, мисер Баттон приблизился к ней.
- Доброе утро, - сказала она, дружелюбно посмотрев на вошедшего.
- Доброе утро. Я... я мистер Баттон.
Лицо девушки в тот же миг исказилось от ужаса. Она вскочила и, судя по ее виду, хотела броситься прочь, но чудом удержалась от этого.
- Я желаю видеть своего ребенка, - произнес мистер Баттон.
Медсестра тоненько взвизгнула.
- Да.. да, конечно - воскликнула она дрожащим на грани истерики голосом - Ступайте наверх! Наверх, вон туда. С... ступайте!
Она указала, куда идти, и мистер Баттон, обливаясь холодным потом, спотыкаясь, поплелся по лестнице на второй этаж.
На верхней площадке он обратился к другой медсестре, проходившей мимо с тазом в руках:
- Я мистер Баттон. И я хочу видеть своего...
Бамм! Таз грохнулся на пол и покатился к лестнице. Бамм! Бамм! Однообразный звон только подчеркнул непонятный ужас, который наводил на окружающих мистер Баттон. А тот прокричал срывающимся голосом:
- Я хочу видеть свое дитя!
У него начали подкашиваться ноги.
Бамм! Это таз докатился до первого этажа. Медсестра взяла себя в руки и смерила посетителя взглядом, исполненным откровенного презрения.
- Ладно, мистер Баттон, - глухо проговорила она. - Как вам будет угодно! Но если б вы только знали, в какое положение вы нас поставили! Ну и утро! Просто возмутительно! О репутации нашей клиники можно забыть навсегда, после такого...
- Ближе к делу! - прохрипел он. - Я устал от всего этого!
- В таком случае вам сюда, мистер Баттон.
Он побрел вслед за ней. В конце длинного коридора их встретила палата, из-за двери которой доносился разноголосый детский рев; ее позже так и прозвали - палатой плача. Они вошли. Вдоль стен выстроилась дюжина белых кроваток на колесиках, у каждой было по ярлычку в изголовье.
- Ну, - выдохнул мистер Баттон, - и где же мой?
- Там! - ткнула пальцем сестра.
(с)

[Major Pain]

phpBB [media]

[спок]

Мистер Баттон перевел взгляд в указанном направлении - и вот что предстало его глазам. Завернутый в большущее белое оделяло, кое-как втиснувшись в одну из кроваток, перед ним сидел старик лет семидесяти с виду. Его жидкие волосы почти побелели, длинная тощая бороденка, похожая на струйку дыма, нелепо колыхалась на сквозняке, что тянул из окна. Старик поднял на мистера Баттона мутные выцветшие глаза, в которых неожиданно премелькнул интерес.
- Я что, рехнулся, по-вашему? - Ужас мистера Баттона резко сменился яростью. - Это какая-то мерзкая больничная шутка?
- Нам не до шуток, - строго отрезала медсестра. - Понятия не имею, рехнулись вы или нет, но можете даже не сомневаться: это и есть ваш сын.
Лоб мистера Баттона вновь покрыла ледяная испарина.
Он зажмурился, потом медленно открыл глаза и посмотрел еще раз. Никакой ошибки: перед ним был семидесятилетний младенец, неудобно устроившийся в детской кроватке с ногами, свисающими наружу. Тот безмятежно переводил глаза с медсестры на мистера Баттона и обратно, а потом неожиданно проговорил надтреснутым старческим голосом:
- Ты мой папа?
Вошедшие содрогнулись.

[спок]

- Если да, - проворчал старик, - забери меня уже скорее отсюда - или, по крайней мере, скажи, чтобы мне принесли удобное кресло-качалку.
- Бог мой, откуда ты взялся, Кто ты? - выкрикнул мистер Баттон в отчаянии.
- Точно сказать не могу, - жалобно проблеял старик, - я всего несколько часов как появился на свет. Знаю одно: моя фамилия - Баттон.
- Врешь! Самозванец!
Старик устало посмотрел на медсестру.
- Ничего себе, миленький способ приветствовать новорожденного, - посетовал он слабым голосом. - Скажите, что он не прав. Почему вы молчите?
- Вы не правы, мистер Баттон, - сурово произнесла сестра. - Это ваш собственный сын, смиритесь. И попрошу вас как можно скорее забрать его отсюда. Сегодня же.
Мистер Баттон не поверил своим ушам.
- Домой?
- Мы не можем держат его здесь. Это исключено. Вы понимаете?
- Мне же лучше, проскулил старик. - Веселое местечко для малыша, которому по душе тишина и покой! Кругом рев плач - глаз не сомкнуть! А когда я попросил что-нибудь поесть, - он сорвался на возмущенный визг, - мне дали бутылочку с молоком!
Мистер Баттон рухнул на ближайший стул и закрыл руками лицо.
- Господи, - пробормотал он, забывшись от ужаса. - Что скажут люди? М мне-то что делать?
- Забирайте его домой, - повторила сестра. - Сейчас же!
- Погодите - неожиданно вмешался старик, - Вы же не думаете, что я пойду домой в этом одеяле? Даже не надейтесь.
- Младенцев без одеяла не выписывают.
- Вот посмотри, - заныл опять старик и с горькой усмешкой показал крошечную белую распашонку. - И это они приготовили для меня!
- все младенцы такое носят, - поджала губы медсестра.
- Пусть себе носят, - не сдавался старик, - но этот младенец минуты через две останется в чем мать родила. Ваши одеяла кусаются. Лучше бы простыню нашли.
- Нет-нет, сиди в одеяле! - поспешил вмешаться мистер Баттон. И повернулся к сестре. - Что мне делать?
- Ступайте в город и купите вашему ребенку одежду.
Уже оказавшись в коридоре, мистер Баттон услышал голос своего сына, крикнувшего вдогонку:
- И трость, папа. Я хочу трость.
Мистер Баттон в бешенстве захлопнул за собой дверь...
Мысль о том, чтобы рядить своего сына как взрослого человека, казалась невыносимой. Вот если бы , скажем, найти безразмерный мальчиковый костюм, сбрить эту мерзкую длинную бороденку, закрасить седину и таким образом скрыть самые ужасные подробности, чтобы сохранить хотя бы жалкие остатки самоуважения, не говоря уже о положении в высшем обществе Балтимора... Однако лихорадочный осмотр ассортимента в магазине для новорожденных быстро отнял надежду найти что-то подходящее для новорожденного, и мистер Баттон, разумеется, рассердился на магазин - в подобных случаях это единственное, что остается делать.
- Сколько , вы говорите, вашему мальчику? - с любопытством переспросил приказчик.
- Ему .. шестнадцать лет. Вот! - воскликнул мистер Баттон, - Я беру то. Что на манекене!
- Что вы! - заспорил приказчик. - Это не детский комплект. То есть, может, и детский, но маскарадный... Да он на вас налезет!
- Заверните, - в волнении перебил его покупатель. - Я именно это искал.
Изумленный приказчик повиновался. Вернувшись в клинику, мистер Баттон чуть было не запустил свертком в своего сына.
- Держи, одевайся! - рявкнул он.
Старик развернул оберточную бумагу и с недоумением уставился на покупку.
- Чудно как-то выглядит. Не хочу выглядеть посмешищем...
- Это ты из меня посмешище сделал, - сердито парировал мистер Баттон. - Со стороны видней, как ты смотришься. Надевай, или я... или я ... я тебя отшлепаю!
На последнем слове он нервно сглотнул, хотя и чувствовал, что должен был это сказать.
- Ладно, папа, - ответил старик с нелепо-наигранной покорностью. - Ты дольше прожил на свете, тебе лучше знать. Раз ты говоришь...
Как и прежде, мистер Баттон весь передернулся, услыхав слово "папа".
- И поживей.
- Я стараюсь, папа.
Когда сын оделся, мистер Баттон посмотрел на него и окончательно впал в уныние. Носки в крапинку, розовые шорты и блузка с широким белым воротником, а поверх нее - седая жидкая бороденка чуть не до пояса.
Безрадостная картина.
- Погоди-ка...
Мистер Баттон схатил хирургические ножницы и, трижды щелкнув ими, отхватил Большую чатсь бороды. Однако и это не помогло - зрелище по-прежнему оставляло желать лучшего. Неопрятные остатки седой растительности на подбородке, водянистые глазки, старчески-желтые зубы плохо сочетались с развеселым костюмчиком. Однако мистер Баттон был непреклонен.
- Идем! - заяви он, протянув руку, которую сын охотно и доверчиво взял.

[спок]

Несмотря на возрастную сутулость, в Бенджамине Баттоне - а именно так окрестили дитя, отвергнув более уместное, но несколько вычурное имя Мафусаил, - было, даже с учетом сутулости, пять футов восемь дюймов роста. Никакая одежда не могла это скрыть, равно как стрижка и крашенные брови не могли скрыть блеклых красных от утомления глаз. Няня которую наняли заблаговременно, бросила на него один-единственный взгляд - и тут же ушла навсегда, рассерженно хлопнув дверью. И все же мистер Баттон был непреклонен в своем решении: Бенджамин - младенец и таковым останется. Поначалу отец даже заявил, что если сын не полюбит теплого молока, то вообще ничего не получит, однако в конце концов дал себя переубедить - позволил подавать на стол хлеб с маслом и даже овсянку. Как-то раз он принес домой погремушку, сунул ее Бенджамину и в недвусмысленных выражениях велел "развлекаться". Старик с усталым видом принял подарок и покорно, до самого вечера, время от времени встряхивал ее. Впрочем, не оставалось сомнений, что погремушка его ни капли не интересовала; оставшись без присмотра, он находил куда более привлекательные для себя занятия. К примеру, как-то раз мистер Баттон вдруг обнаружил, что за последнюю неделю курил куда больше обычного, несколько дней спустя, войдя без предупреждения в детскую, он увидел, что в комнате витает бледно-голубоватый дымок, а Бенджамин с виноватым лицом ищет, куда бы спрятать огрызок темной гаванской сигары. Конечно, за такие проделки сына следовало не на шутку отшлепать, но мистер Баттон не смог заставить себя принять столь строгие меры. Он только предупредил Бенджамина, что курение "навредит его росту".
Со временем лед между дедом и внуком сломался, и они стали находить огромное удовольствие в обществе друг друга. Теперь эти двое, разделенные пропастью жизненного опыта, часами могли сидеть по-приятельски рядышком и, не зная устали, перебирать события медленно проплывающих мимо будней. Бенджамину было спокойнее рядом с дедушкой, нежели с родителями, которые , похоже, до сих пор немного побаивались его и частенько, позабыв свой грозный авторитет, величали "мистером". А он и сам не меньше других удивлялся собственной дряхлости и умудренности, с которыми появился на свет. Даже искал объяснения в медицинских журналах, но не нашел ни единого упоминания о подобных случаях.
Однажды, спустя несколько недель после своего четырнадцатого дня рождения, Бенджамин посмотрелся в зеркало и сделал, как ему показалось, поразительное открытие. Может, соврали глаза? Или седые отросшие корни впрямь потемнели до серовато-стального оттенка? А сеть морщин на лице как будто немного разгладилась? И кожа посвежела, сделалась упругой, даже с легким румянцем, словно с мороза? Бендажмин сам себе не поверил. Он был уверен в одном: сутулость куда-то исчезла, да и здоровье заметно улучшилось по сравнению с первыми днями жизни. "Неужели?.."- подумал, вернее, едва отважился подумать он. А потом пошел к отцу , чтобы решительно заявить:
- Я вырос. Купи мне длинные брюки.
Отец не спеши с ответом.
-Даже не знаю, - протянул он в конце концов. - Длинные брюки надевают в четырнадцать лет, а тебе-то всего двенадцать.
- Но согласись,- настаивал Бенджемин, - я гораздо крупнее своих ровесников.
Отец посмотрел на него, словно прикидывая на глаз.
- Не сказал бы. В твои годы я был таким же рослым.
Роджер Баттон готов был уверить себя в чём угодно, лишь бы не сомневаться в номальности сына. Однако в этот раз им удалось достичь компромисса. Бендажин продолжает красит волосы,, еще сильнее старается ладить со сверстниками, не носит на людях очков и не ходит с тростью - а в награду получает свои первые длинные брюки...

О жизни Бендамина Баттона между двенадцатым и двадцать первым годом я, пожалуй, дого распростарнятся не буду. Достаточно сказать, что это был период нормального роста. К восемнадцати спина Бенджамина выпрямилась, как у пятидесятилетнего, волосы стали гуще и заметно потемнели, шаг сделался тверже, а голос утратил дребезжание, превратившись в приятный баритон. И тогда отец послал сына в Коннектикут поступать в Йельский университет. Бенджамин успешно выдержал экзамен и был принят на первый курс.

[спок]

Привязав лодку к стволу старой ивы, друзья сошли на берег в этом тихом серебристом королевстве и терпеливо обыскали заросли кустарника, дуплистые деревья, ручьи , овражки, пересохшие русла весенних протоков. Снова вернувшись на борт и переправившись на противоположный берег все то же проделали и там, а луна, спокойная и далекая в бзоблачном небе, всячески стараясь им помочь в их поисках, пока не настал её час, и она нехотя не спустилась к земле и не оставила их, и таинственность снова не окутала реку и землю.
И тогда все стало медленно изменяться. Горизонт прояснился, поля и деревья стали приобретать четкие очертания и вид у них был уже немножечко другой, тайна стала от них отступать.
Неожиданно свистула какая-то птичца, и снова всё замолкло. И возник лёгкий ветерок и заставил шелестеть камыши и осоку.
Дядюшка Рэт , который в этот раз правил лодкой, вдруг выпрямился и стал к чему-то прислушиваться. Крот, нежными прикосновениями к воде заставляя лодку медленно двигаться, чтобы можно было хорошенечко оглядеть берега, смотрел на него с любопытством.
- Исчезло! - воскликнул дядюшка Рэт, сгорбившись на сиденье. - Так красиво, странно и необычно! Уж если это должно было так быстро кончиться, лучше бы этого и не слыхать вовсе! Во мне проснулась какая-то тоска, и кажется ничего бы я больше в жизни не хотел, только слушать и слушать. Нет! Вот оно снова! - воскликнул он опять, настораживаясь.
Некоторое время он молчал как зачарованный.
- Опять исчезает, опять удаляется! О, Крот, какая красота! Весёлая радостная мелодия, прекрасные звуки отдалённой свирели. Я и во сне никогда не слыхал такой музыки! Она зовёт! Греби, греби, Крот! Эта музыка для нас, она нас призывает к себе!
Крот, впадая в величайшее изумление, подчинился.
- Я ничего не слышу, - сказал он. - Я слышу только, как ветер играет в камышах, и в осоке, и в ивах.
Рэт ничего не ответил, а может быть, и не услышал, что сказал Крот. Восхищенный, он весь отдался состоянию восторга, который заключил его , маленького, трепещущего, в свои сильные и мощные объятия.
Крот молчал и только непрерывно взмахивал вёслами, и вскоре они достигли того места, где с одной стороны от реки отделялась большая заводь. Лёгким движением головы Рэт, который давно уже бросил заниматься лодкой, указал гребцу держать в сторону заводи. Медленный прилив света в небе всё увеличивался и увеличивался, и можно было различить, какого цвета цветы, точно драгоценными камнями окаймлявшие берег.

[Autumn Lover]

"Ветер в ивах".. Одна из любимых книг моего детства.

[спок]

- Все яснее и ближе! - радостно закричал дядюшка Рэт. - Ну, теперь-то ты должен слышать. А! Наконец-то! Теперь я вижу, что и ты услыхал!
Крот перестал грести и замер, затаив дыхание, потому что и на него, точно волной, пролилась мелодия, и окатила его, и завладела им совершенно. Он увидал слёзы на глазах своего друга и наклонил голову, сочувствуя и понимая. Лодка скользила по воде, с берега их задевали розовые цветы вербейника. И тогда отчётливый и властный призыв, кторый сопровождался опьяняющей мелодией, продиктовал свою волю Кроту, и он снова взялся за вёсла. А счет становился всё ярче, но ни одна птица не пела, хотя они обычно щебечут перед приходом зари, и, кроме небесной этой мелодии, больше не было слышно ни единого звука.
Травы по обеим сторонам заводи в это утро казались какой-то особой, ни с чем не сравнимой зелёности и свежести. Никогда розы не казались им такими живыми, кипрей таким буйным, таволга такой сладкой и душистой. Затем бормотание плотины стало заполнять воздух, и они ощутили, что приближаются к развязке своей экспедиции.
Полукружие белой пены, вспыхивающие лучи, блеск, сверкающие перепады зелёной воды - большая плотина перегораживала заводь от берега до берега, смущая всю спокойную поверхность маленькими вертящимися водоворотами и плывущими хлопьями пены, заглушая все другие звуки своим торжественным и умиротворяющим говором.
В самой середине потока, охваченный блистающим объятием плотины, бросил якорь малюсенький островок, окаймлённый густой зарослью ивняка, серебристых берёзок и ольхи. Тихий застенчивый, но полный таинственного значения, он скрывал то, что таилось там, в середине, скрывал до тех пор, пока настанет час, а когда час наставал, то открывался только признанным и избранным.
Медленно, но нисколечко не раздумывая и не сомневаясь, в некотором торжественном ожидании, оба зверя проплыли через встревоженную, взбаламученную воду и причалили к самой кромочке острова, покрытой цветами. Они молча сошли на берег и стали пробираться через цветущие, душистые травы и кустарник, туда, где земля была ровной, пока наконец не добрались до маленькой полянки, зелёной-зелёной, на которой самой Природой был разбит сад. Там росли дикие яблони, и дикие вишни, и терновник.

[спок]

Вот это место, о котором рассказывала музыка, - прошептал дядюшка Рэт. - Здесь, здесь мы его встретим, Т О Г О К О Т О Р Ы Й И Г Р А Л Н А С В И Р Е Л И.
И тогда вдруг на Крота напал священный ужас, и он опустил голову, и мускулы его стали точно тряпочные, а ноги вросли в землю. Это не был страх, нет, он был совершенно счастлив и спокоен. А просто, просто он почувствовал, что где-то близко-близко здесь находится Т О Т, К О Т О Р Ы Й И Г Р А Л Н А С В И Р Е Л И. Он оглянулся на своего друга и понял, что и он тоже находится в таком же состоянии. А полные птиц кусты по-прежнему безмолвствовали, а заря всё разгоралась.
Может, он и не решился бы поднять голову, но хотя музыка уже стихла, призыв всё так же властно звучал внутри него. Он не мог не посмотреть, даже если бы сама смерть мгновенно справедливо его поразила за то, что он взглянул смертными глазами на сокровенное, что должно оставаться в тайне. Он послушался и поднял голову, и тогда в светлых лучах приближающейся зари, когда даже сама Природа, окрашенная невероятным розовым цветом, примолкла, затаив дыхание, он заглянул в глаза Д Р У Г А И П О М О Щ Н И К А, Т О Г О К О Т О Р Ы Й И Г Р А Л Н А С В И Р Е Л И. Он ясно увидел кудри и крючковатый нос между добрыми глазами, которые смотрели на них ласково, а рот, спрятавшийся в бороде, приоткрылся в полуулыбке, увидел руку возле широкой груди и другую руку, которая держала свирель, только что отведённую от губ, видел крепкие ноги, прочно опирающиеся на дёрн, и угнездившегося между его ступнями крепко спящего в полном покое, маленького, кругленького, толстенького детёныша Выдры. Всё это он увидел своими глазами, совершенно отчётливо на фоне рассветного неба! Он всё это увидел своими глазами и остался див, а оставшись в живых, очень этому удивился.
- Рэт, - нашёл он в себе силы прошептать, - ты боишься?
- Боюсь? - пробормотал тот, и глаза его сияли несказанной любовью. - Боюсь? Его? Да нет же, нет! И всё-таки... Всё-таки мне страшно, Крот!
И оба зверя склонились к земле в порыве благодарности.
Неожиданный и величественный поднялся над горизонтом солнечный диск и взглянул на них. Его первые лучи, прострелившие насквозь заливной луг, плеснули светом в глаза и ослепили их. А когда они снова открыли глаза, видение исчезло и воздух наполнился птичьими гимнами, славящими зарю.
И когда оба друга глядели пустым взглядом, погружаясь в печаль оттого, что они видели и тут же утратили, капризный лёгкий ветерок, танцуя, поднялся с поверхности воды, растрепал осины, тряхнул покрытые росой розы, легко и ласково дунул им в лицо, и с его легким прикосновением наступило забвение, потому что Д Р У Г И П О М О Щ Н И К каждому, перед кем он предстал и кому помог, напоследок посылает ещё один чудесный дар: способность забыть. Чтобы воспоминание о необычном не укоренилось и не разрасталось в душе, чтобы оно не затмевало радостей дальнейшей жизни для тех, кого он выручил из беды и кому помог, чтобы каждый оставался счастливым и беззаботным, как прежде.
Крот протёр глаза и вытаращился на дядюшку Рэт, который в недоумении

[спок]

у каждого человека внутри живет маленький мальчик. и если его сберечь, можно всю жизнь иногда смотреть его глазами на мир.

(кстати есть и юноша и мужчина и даже старик)

[Autumn Lover]

у каждого человека внутри живет маленький мальчик.

Мальчик? У каждого человека? А почему не девочка?